– Правильно Сергей, мощь телосложения если человек тяжело работает, бывает только в случае, если он хорошо питается. А у нас разве крестьяне питались когда-нибудь хорошо… хоть при крепостном праве, хоть при колхозном? Потому у нас такие и типажи сухопарые… Вы видели картину Серебряковой «Баня»? – Матвеев пошарил по полкам, но соответствующего альбома не обнаружил. – Там изображена сельская баня, крестьянские девушки моются… Я вам обязательно найду, и вы потом их с «Красавицей» сравните и сразу наглядно увидите, кто на Руси до революции жил хорошо и ел вволю… Тогда хоть кто-то, купцы, дворяне, а при Советах вообще единицы. Кстати, у нас почему-то не принято внешность ставить в прямую зависимость от питания. Об образе жизни ещё говорят, а то как питается человек, от этого ведь во многом и зависит образ жизни, как-то стыдятся упоминать. Вот вы разбираетесь в свином сале? – задал неожиданный вопрос профессор.
– Сало вообще-то есть люблю, но не спец.
– А я и люблю и кое-что смыслю в его приготовлении. Если свинью кормили хлебом, желудями, качественным комбикормом, сало с такой свиньи белое, нежное, вкусное, само во рту тает. А если в основном картошкой или жмыхом, сало синеватое, жёсткое, с избытком воды. К чему я это, догадались?… Наш народ все семьдесят лет Советской власти в основном на картошке сидел… Грубое, конечно, сравнение, но это прямой ответ на ваш вопрос…
Лекция по искусству Возрождения произвела на Пашкова очень сильное впечатление. Придя домой он стал украдкой приглядываться к Насте, вспоминать её в молодости – к какому типу отнести её, дочь крестьян ставших горожанами. К однозначному выводу он не приходил, потому как в жене сочеталась крестьянская крепость, наследие многих поколений живших нелёгким трудом, с определённой мягкостью форм, как результат уже городского детства, студенческой юности, хорошего питания дома, да и потом будучи замужем – хоть Пашков и служил по дырам, но в советское время продуктами семьи военных снабжались относительно неплохо, особенно в сравнении с окрестным гражданским населением.
По пути на работу, поднимаясь на длинном эскалаторе станции метро «Авиамоторная», Пашков смотрел снизу вверх на встречный эскалатор, на женские лица… Он вдруг обнаружил, какие холёные, ухоженные лица у многих москвичек. Большинство дам смотрелись явно не от «сохи». Встречались, конечно, и откровенно измождённые, нервные лица, или чрезмерно грубые, как плохим плотником тёсаные, но процентов семьдесят женских лиц, там на эскалаторе, имели нежные овалы с обязательной, хорошо проявленной, придающей трогательную женственность, визуально мягкой складкой под подбородком. Причём эта складка часто не зависела от возраста, её могли иметь как молодые, так и сорокалетние, и совсем пожилые, у чрезмерно полных она становилась вторым подбородком, часто тоже не лишённым притягательности. Разве что у древних старух она из нежной превращалась в дряблую из обвисшей кожи. И ещё он отметил, что многие даже молодые женщины и девушки вовсе не стремятся «засушить» себя, потакая сиюминутной моде на худобу. Видимо где-то на уровне генетической памяти они осознавали, что далеко не всё что «выпирает» у женщины излишки, от которых надо обязательно избавляться, в отличие от тех, кто такой памятью не обладал.
Пашков вспоминал места своей службы, где бывал в командировках… Казахстан, Кавказ, Сибирь, Урал, Поволжье, Среднюю Азию… На Кавказе многие женщины несли в себе какую-то врождённую многовековую ущербность, не отличаясь ни красотой, ни здоровым видом. В других местах на женской внешности отражались либо неудовлетворительное состоянии экологии, либо плохое, однообразное снабжение продуктами питания. В провинции, к востоку от Москвы вообще ухоженные цветущие женщины на улицах городов, городков, посёлков и деревень встречались довольно редко. На мужчинах всё это: экология, питание, медобслуживание, сортир на улице… во всяком случае на их внешности, не так сказывалось, их старила и губила водка… в большинстве мест очень плохая водка. Впрочем и на Востоке встречались изредка «оазисы», где вырастали просто чудо-розы. Одним из таких оазисов и являлась Алма-Ата, где Пашков, сам того по молодости лет не осознавая, нашёл свою «розу», которой, увы, не смог обеспечить «оранжерейных» условий жизни.
7
У Шебаршина возник план выхода на «мировой рынок». Из огромного количества радиотехнических плат, уже очищенных от всех элементов, с помощью дробильной машины получали, так называемый, полиметаллический концентрат. Это была крупнозернистая мука, содержащая десятые доли процента золота, серебра… Ерунда конечно, но концентрата набиралось уже более четырёх тонн. Шебаршин благодаря своим связям сумел «выйти» с этим концентратом аж на Германию.