— Не сломается. Меня в пятнадцать лет отец заставил бычка на плечах десять километров в горное селение пешком нести. Я не сломался и он не сломается. Мужчинами становятся не те, кто под юбку лазить умеет, а те, кто может на своих плечах мир носить.
— Ну, Султыг Ямазович, — подключился Гунько, — вы и вправду, полегче бы, с парнем? А? Мы так до места никогда не дойдем.
Вместо ответа Ямазов сказал, что у парня несколько лет назад пропал отец. Погиб скорее всего. И Мусу по большей части женщины воспитывали. Сейчас он забрал его к себе.
— Ай-яй-яй, какая трагичная история. Безотцовщина в наше-то время. Жаль мальчишку.
Хорошо, что Гунько не предложил разделить вес груза Ямазова на всех. Это было бы верхом лизоблюдства.
Мы с парнями из горноспасательного успели уже тихо проговорить и самостоятельно решили облегчить Мусе рюкзак.
В походе в самом начале такая помощь крайне затруднительна. Все идут заполненные под завязку запасами и снарягой.
Через некоторое время Муса вернулся. Складывалось впечатление, что еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. Обессиленный и обескураженный он сел прямо на землю прямо рядом со своим рюкзаком.
Руки не слушались и пальцы никак не могли развязать узлы на горловине.
Ямазов демонстративно отвернулся, чтобы не видеть «этого позора».
Я присел на одно колено и помог юноше.
— Слушай, Муса. Не нервничай. Ты просто больше не выбрасывай продукты. Хорошо — волк был. Так и медведь может прийти по следу. Нас много мы его выстрелами отгоним, но тут могут другие люди ходить. Давай, что там у тебе есть тяжелого, переложить к нам?
— Оставьте! — потребовал Ямазов, — я сам возьму.
Ямазов развернулся и снова отругал на своем языке Мусу. Мне показалось, что он просто не хочет, чтобы мы увидели содержимое их рюкзаков.
— Уверены? — спросил Степан.
Но Ямазов не ответил и смерил племянника испепеляющим взглядом и поднял один из рюкзаков себе на плечи.
Но племянник встал сдернул одну из лямок и попытался отобрать рюкзак у дядьки обратно. И из-за внезапности ему это почти удалось.
Теперь лицо Ямазова полностью изменилось. Он улыбался, потому что посчитал это проявлением мужества. Он не позволил забрать поклажу и легонько похлопал парня по плечу.
Я был уверен, что где-то в глубине души, каждый выходящий впервые в поход с тяжелой поклажей, сталкивается с предательской мыслью о том, что лучше всё бросить и вернуться в городской уют.
Соблазн настолько велик, что далеко не каждый взрослый мужчина в состоянии с ним справиться. Те кто не справляется покидают Зону навсегда и больше никогда сюда не возвращаются. Север не для слабаков. Это правда.
В сознании вспыхнула еще одна вспышка воспоминания.
У меня такое было в одной из первых экспедиций. Я шел один на небольшом перегоне между приисками и нес пробы, вместе со своей поклажей. Тогда я безумно устал и был обезвожен.
Щеки и глаза у меня ввалились, тело, а особенно ноги были налиты свинцовой тяжестью. Я больше себя чувствовал не человеком, а вьючным животным.
Последний километр, который нужно? было преодолеть с грузом, не был еще пройден, а уж моя дикая злость сменилась слезами. Это были слезы бессилия? и отвращения к самому себе.
Мне казалось, что никогда еще ни один человек не чувствовал себя до такой степени побежденным.
Когда последний километр был уже на исходе, я, собрав? остаток сил, кое-как дотащился до места стоянки и упал? вперед ничком с рюкзаком на спине.
Это не убило меня, но я очень долго не мог встать, при том, что я примерно полчаса пролежал неподвижно, не в силах пошевелиться, не в силах расстегнуть ремни и снять с себя тяжелый рюкзак.
А такие случаи не часто, но бывали. Старожилы рассказывали, что некоторые гибли от крайнего истощения прямо в экспедициях
Старатели в это время ушли на реку и в лагере никого не было.
Единственное, что заставило меня вылезти из под рюкзака это мысль о том, что если другие могут выживать в этих местах, работать и приносить пользу стране и другим людям значит и я могу.
Я подбадривал себя мыслью о том, что у меня не все так плохо, в войну у людей было хуже. И это реально помогало.
Именно эта мысль не дала мне все бросить и уехать.
А хуже всего было то, что я отправился в поход в новых неразношенных сапогах.
Пятки и пальцы были покрылись мозолями. После этой экспедиции я больше никогда не совершал эту ошибку.
В дальнейшем я тщательно следил а тем, чтобы ноги и все тело у меня всегда были в порядке.
Привык я и к ссадинам на плечах? и на груди, которые натирались ремнями рюкзака.
Сразу после этого тяжелого дня у меня наступили и радостные времена.
На следующее утро я нашел свой первый в своей жизни золотой самородок. Он был небольшой, но я ему радовался как ребенок, всю мою боль сняло, как рукой.
С него началась моя карьера геолога-«любимчика». Я уже говорил, что по местному преданию золото любит «своих».
Но никто не может сказать, как долго продлиться эта «любовь».
Старатели подшучивали надо мной и предлагали прикладывать найденный самородок к больным местам: ногам, натертым плечам.