Золото. Назад в СССР 2 (СИ)

— Вот именно, намекают, что могут сдать ментам или начальству рассказать, если человек пытается у других повыгоднее вариант найти. А сами обманывают, как липку обдирают

— Ого, у других? Еще и другие есть? В поселке?

— А то, как же. Конечно, есть. Аптекарша, например.

— Постой, которая? Та старая зечка?

— Она. Ее все знают, у ней еще два сына есть. Григорий — Грегом его шпана кличет, и Николай, погоняло у него — «Козырек».

— Она их мать?! Эта самая бабища. Я-то Колю с Грегом хорошо знаю, пересекался как-то с ним, но то что она их мать — впервые слышу. Вот это новость.

— Да. Она та еще бандерша.

— Ее же Ирой зовут.

— Нет, почему Ирой. Клава она. Клавдия Ивановна, как у Шульженко.

— Постой, Петрович, так у нее же на руках татуировки на одной «Ира», а на второй «Барс». Вот тут.

Вспомнив про женщину провизора из второй аптеки, у которой спрашивал про клофелин и которая меня довольно беспардонно отшила, я показал свои запястья.

— На себе не показывают, дурень. Плохая примета, срок можешь себе накликать. Это не имя «Ира».

— А что же тогда?

— Это блатные которые не признают власть администрации и актива так обозначают себя. Означает: «Иду резать актив».

— А «Барс», я думал, что так ее любимого зовут, наверно тоже из блатных.

— Эх, чему вас только в институтах учат, — посетовал Петрович. С его точки зрения каждый мужчина просто обязан обладать знаниями о тюремной жизни и культуре. В России, как говориться от тюрьмы и от сумы не зарекайся, — «Барс» значит, «Бей актив, режь сук». Она, считай законница в юбке. Воры решили женскую масть не короновать. Мороки с ними много. Но она прям баба в авторитете. Ведет себя, как вор, держит пол Поселка, совсем не боиться Проводника и его мордоворотов.

— Проводник? Кто это?

Я напрягся. И тут он.

— Да это, вроде как, известный вор в узких кругах.

— А ты сам его видел, Петрович?

— Не, он молодой, я сам его не знаю, не видел. Но слышал, что он во власти.

— Что это значит?

— Ну что другие воры дали ему волю делать, что он хочет.

— И чего он хочет?

— Известно что. Под себя все артели и левую добычу подмять. Говорят, славяне с гаглаями территорию не поделили, пока еще в открытую не воюют, но все ждут, что вот-вот пойдет жара.

— А откуда он, этот Проводник?

— Что-то ты много вопросов стал задавать, тебе-то зачем?

— Ну так интересно, что как у людей устроено. А вдруг придется с ними пересекаться, а я ничего про них не знаю.

Петрович нахмурил брови и сказал максимально строгим тоном на который был только способен:

— Нечего тебе с Проводником пересекаться. Держись от таких людей как можно дальше. Увидишь или услышишь про «законника» — уходи. Пусть лучше про тебя говорят всякое, чем оказаться у него в кабале. Нет хуже.

— Да, что же за исчадие ада такое, этот ваш Проводник?

— Он людей за людей не считает, только своих блатных признает. И то, за ним тянется дурная слава. Чуть что не так, ему просто может не понравиться, как с ним разговаривают, он чик, и, может порешить. Сколько на нем душ загубленных никто не знает. И своих, блатных и обычных «журавлей», — так называли на зоне вольнонаемных работников исправительно-трудовых учреждений Союза, выполняющих поручения осуждённых, — а уж сук и не перечесть. Всё ему с рук сходит. Он как заговоренный. Не берет его смерть. А еще говорят, кто его упоминает, то он к нему является. Как сатана.

— Во сне? — это было чересчур, Петрович мнительная персона, и я с трудом сдерживал смех.

— Какой во сне! Наяву!

Старик не смотрел в мою сторону, поэтому я позволил себе улыбку.

— Всё понял.

Но Петровича на мякине не провести, он расслышал нотки иронии в моем ответе и развернувшись ко мне лицом, вглдываясь откуда-то снизу и сбоку отчитал меня на правах старшего:

— Ты мне это брось, понял он. Всё! Забыли про Проводника! И держи язык за зубами, пока с партии в Поселок не вернемся.

Откуда-то сбоку вынырнул Козак из-за большого валуна, напоминавшего большой обломок скалы.

— О чем гутарим, мужики? — спросил он улыбаясь. Он явно слышал какую-то часть разговора и было видно, что он сгорает от любопытства.

— Да ни о чем, вот Петрович, все сетует, что в лагеря загремел, а жизнь могла совсем по-другому закрутиться. Вот и учит меня уму-разуму. За что я ему премного благодарен. Верно Петрович?

— Да, что тут гутарить. Учи не учи, как у человека на роду написано так и будет. Просто большинство по малолетки глупостей начудят, а потом жалуются, что локш хлебают, в смысле по ошибке посадили.

Петрович без слов понял мою импровизацию и подхватил:

— А я так скажу. Никого не сажают по ошибке. Обычно такие уходят в несознанку и говорят бухой был, ничего не помню. А кто тебя заставлял до усрачки напиваться? Что ты как свинья под забором валяться и менты могут на тебя любую тюрю слить?

Козак тоже почувствовал, что мы технично перевели тему разговора.

— Ну ладно, — сказал он немного обиженно, — уму-разуму, так уму-разуму. Не хотите беседой делиться, так поделитесь работой.

Он кивнул головой в сторону берега.

— Там еще много осталось?

Видимо он имел в виду топливо — валежник и плывуны, которые мы таскали.