Золото Неаполя: Рассказы

Когда я дошел до маленькой площади, где возвышается церковь Катакомб, то подумал, что здесь находится царство донны Джулии Бове, своего рода ленное владение. На надгробной плите высечены слова: «Неаполитанцы! — В братской могиле лежат — Жалкие останки наших предков — Храм воздвигнут на средства духовенства и народа — Как память о жертвах азиатской чумы — 1836 года — В назидание потомкам христианского милосердия». Закроем глаза на тот факт, что азиатской чумой названа холера (частая гостья в Неаполе и по сей день), автор надписи пренебрег также согласованием имен существительных с глаголами. Но что понимает в этом донна Джулия? В гладких белых костях она видит и оплакивает заброшенность, одиночество, полную смерть, всеобщий конец, которые вызывают у южан отвращение как нечто непристойное и насильственное. Ой, бедные заброшенные души, я не могу помочь вам всем, но нескольких из вас я буду холить и лелеять во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Я вся к вашим услугам.

Итак, я возвращаюсь на улицу Фонтанелле, и что же я вижу на нижнем этаже, где живет «Матушка скелетов»? Мне хочется и плакать, и смеяться, ах, что за фарс и трагедия по-неаполитански разыгрываются тут! Стеклянная дверь распахнута настежь, а у входа, почти на пороге, стоит кровать, на которой лежит донна Джулия. На внешней ступеньке стоит поднос, на котором блестят мелкие монеты. Я задаю вопрос расположившемуся невдалеке сапожнику, который стучит молотком и прилаживает развалившуюся подошву ботинок. Он отвечает:

— Разве не ясно? Донна Джулия серьезно больна. У нее нет родных, а мы таким образом заботимся о ней. Кто проходит мимо, тот понимает, в чем тут дело, раздумывает минутку, а потом оставляет что-нибудь в зависимости от достатка. Я свой долг выполнил, не сомневайтесь… У больной температура тридцать девять градусов, и она полагается на вашу милость.

С какой легкостью и грацией ветер несет мусор и бумажки по улице Фонтанелле — они прямо пляшут менуэт, вдоль стены течет ручей из сухих, словно нанизанных на веревку листьев, которые пытаются незаметно ускользнуть прочь, подобно лицемерной нашкодившей ханже.

— Вы меня не так поняли, извините, не знаю вашего имени, — говорю я, указывая пальцем на постель. — Но выносить больную на такой ветер… Я, дорогой мой, знаю эти места. Тут венчаются два ветра: сирокко и трамонтана, а сейчас сирокко принес пыль прямо на подушку. Донна Джулия слабая и старая женщина… а вы берете и выставляете ее, как на витрину.

Я напал как раз на такого человека, который и был мне нужен. Он отложил башмак и молоток в сторону, отодвинул потихоньку столик, поднялся и оперся о косяк двери, готовый к любой бескомпромиссной беседе.

— Извольте, меня зовут Армандо Де Лука. Вы говорите о нынешнем состоянии донны Джулии, а я вам отвечаю: а кто здесь не слаб и не стар? Мой сын искорежен ревматизмом, у него порок сердца и больные зубы. А девочка страдает анемией, если она уколет палец шипом цветка, иголкой или оцарапается, то может погибнуть. Здесь, синьор мой, курица несет уже тухлые яйца.

— Дон Арма, я знаю. Я сам, к вашему сведению, рожден и крещен в этом квартале. В детстве врачи считали мое состояние предтуберкулезным.

— Ну, тогда дай бог вам здоровья, о чем же тут разговаривать? Жизнь сама по себе уже состояние предсмертное. Важно, чтобы живой помогал и поддерживал живого. Дорогой квартал Стелла, донна Джулия в беде, выручи ее. Какая уж тут витрина, синьор мой? Вы поневоле мне напомнили поговорку: «С глаз долой, из сердца вон».

— Дон Арма, я не собираюсь возражать вам, но чем же занимаются больницы?

— Вы разбередили нашу рану. Донна Джулия зашила в свою сорочку облатку. Вот вкратце ее содержание: «Разве больницы Инкурабили или Пеллегрини для меня? Готов поспорить, что прежде попаду в ад или рай!» Нам ничего не оставалось делать, как только выставить больную на всеобщее обозрение.

Призыв к потомкам о христианском милосердии создатели катакомб Фонтанелле выбили изящным, красивым, ровным шрифтом. В просторных гротах и извилистых тайных ходах они воздвигли алтари, нефы, колонны из костей. Но время подточило и частично разрушило подземный собор. Вероятно, в судный день, когда каждый устремится в гардероб, чтобы одеться, тут произойдет небольшая свалка. Боже, сделай так, чтобы один не выхватывал у другого самое лучшее. Как я уже говорил, донна Джулия заботится о том, чтобы эти покойники не исчезли окончательно с лица земли. А к одному из них она больше всего привязалась, потому что он показался ей особенно непослушным и непокорным. «Он был самым недовольным», — сообщила донна Джулия. Она собрала его кости, почистила, обновила их и сложила в отдельную келью. Каждое утро она сдувала с него пыль, а потом наводила блеск шерстяной тряпкой. Возле него всегда стояли свечки, лежали полевые цветы с горы Скудилло, кусочки обгоревшего ладана. Вероятно, она припудривала тальком его лоб. Однажды мы со скульптором Г. застали ее с черепом на коленях.

— Дорогие синьоры, — воскликнула она умильно, — посмотрите, какой он красивый!