Золото Неаполя: Рассказы

Ответом служит молчание. Наступило время, когда Какаче начинает клевать носом. Донна Бриджида выдает нам немного бобов и мушмулы. В эту свинцово-мерзкую погоду хотелось бы очутиться в мягкой фланелевой внутренности бобового стручка. Что же касается мушмулы, то какой все-таки у нее обманчивый вид! Одна ягода — кислая, как уксус, вторая на вид еще гаже, а оказывается — слаще меда. Вот так, как в жизни, от одного обмана до другого, мы добираемся до оставленной напоследок ягоды, самой гладкой и свежей. Она-то нас и отравит.

Мы уходим

Дни нашей жизни мчатся, как камешки с обрыва. Вот кончается сезон больших народных праздников, и песни, музыка, огни и костры в день святого Антония, святого Викентия, богоматери дель Кармине и Пьедигротты кажутся далекими, потерянными, серыми и древними, как мумии. Какая же часть нашей жизни уходит с ними? Почему в потрепанных книгах нашего существования нет краткого подведения итогов, сухого, бесстрастного указателя (заглядывать в него, однако, пришлось бы с комком в горле). Ведь это было вчера: дон Вито сказал, донна Джулия ответила, Армандуччо воскликнул, остальные — кто возмутился, кто рассмеялся, а Паллонетто в это время — его мостовые, стены, небо над ним — либо соглашался, либо возражал, либо, что гораздо хуже, смотрел на нас безмолвно и равнодушно. Из всех времен, отовсюду мы пригласили сюда дела и мысли смешные, грустные или просто без начала и конца, уравновешенные и наивные, как поведение и поступки тихих слабоумных! Между тем скорость ленивого тока крови в наших жилах все увеличивалась, приближаясь к своему высшему пределу (он записан создателем на белоснежной манжете), и вместе с этими призраками, тенями смешного или страшного, которые, хотя мы этого и не замечали, беспрерывно терзали и разрушали нас, прибавляя обман к обману и неизвестность к неизвестности, уходили маленькие, но невосполнимые частицы нашей жизни. Но ничего. Здесь, на юге, еще тепло (правда, периодически), тогда как на севере собираются сильные грозы и парочка небольших землетрясений бродит по полуострову, как ломота в костях при артрите; министр, исчерпав свой запас успокоительных речей, уходит, но цены на продукты повышаются, не успеет он еще, так сказать, и шагу ступить; продавец вершей дон Дженнаро Пальуло ловит своими изделиями ветер инфляции; мандолина дона Энрико, парикмахера, вконец расстроена: какой-то клиент случайно задел ее локтем; донна Кончетта, контрабандистка, в который уже раз невредимой и незапятнанной выходит из столкновения с финансовой полицией — ее товар обнаружить невозможно, он похож на вирус, состоящий из сигарет, электробритв и транзисторных приемников и не поддающийся никакой вакцине, который свил гнездо и замаскировался в недрах Паллонетто; из-под рубанка столяра дона Чиччо Ливьеццы причудливые, словно девичьи мечтания, вьются стружки; угольщик Квинтьери задает себе вопрос, сколько принесет ему зимний сезон на этот раз; дон Вито Какаче швыряет газету на землю и разражается гневной тирадой:

— Они кругом правы: Неаполь, с какой стороны ни посмотреть, превратился в самый мерзкий из крупных городов страны!

Тут есть отчего вздрогнуть. Синьора Капеццуто отрывается от глубокомысленного занятия, в которое была погружена, то есть перестает крутить большими пальцами, и возражает:

— Что Неаполь? Да Неаполь — это мировая ценность, настоящая редкость по красоте моря и земли!

— Все в прошлом, донна Джулия, в прошлом, и вы можете всем этим чудесам прочитать самую печальную поминальную молитву. Начнем с побережья — в центре и по краям… Где та вода, блестящая, чистая, в которой рыбы занимались любовью, а на дне было видно каждую песчинку? Теперь мы имеем грязную лужу, где плавает мазут, отбросы и всякая дрянь и которую никакой мистраль очистить уже не может, так что она постепенно травит кефаль и добрых христиан!

Армандуччо Галеота мрачнеет.

— Браво, дон Вито! Вам осталось разнести эту новость по кварталу, чтоб мои уважаемые родители, которые тяжким трудом в море зарабатывают на кусок хлеба, как добрые христиане, померли с голоду.

— Новость? Да это всем давным-давно известно. Сейчас, если не хочешь после купания стать грязным, как старая малярная кисть, надо это делать километра за два от берега. Но оставим это — здоровье, в конце концов, не самое главное, на первом месте стоит эстетическое впечатление, а сегодня от Поццуоли до Резины и дальше мы видим такую панораму Неаполя, что просто дрожь берет.

Дон Леопольдо негодует:

— Да что вы, прошу прощенья, несете! Любой скажет, что Неаполь — это бонбоньерка цивилизации и прогресса, что мы только и делаем, что расширяемся, что у нас в городе тьма-тьмущая новых палаццо, подземных переходов и двухъярусных автобусов, которые…