Золото Неаполя: Рассказы

Есть ли у нас в Милане дома из жести, этакая консервная упаковка для горестей и радостей? Есть ли у нас семьи, которые плачут и смеются, как все остальные, но у которых вокруг и над головой не прочные кирпичи и нормальная черепица, а плохо пригнанные листы жести? Конечно, они у нас есть: по крайней мере о существовании одного из таких закопченных и колючих особняков мне известно совершенно достоверно. Может быть, достаточно человеку хоть раз испытать, как с потолка капает ему на подушку, чтобы потом всегда откликаться на зов домов из жести (если такие есть), когда он проходит мимо них? Во всяком случае, хижину Луиджи Н. мне показала кошка, самая, наверно, жалкая из желтых и взъерошенных кошек окраины. Я шел вдоль полоски чахлой травы, животное испугалось промчавшегося мотоцикла, в прыжке пробило пыльную стену кустарника, и из образовавшейся пустоты хвост указал мне, осмелюсь сказать, необычное сооружение.

Может быть, это самый грустный квартал Милана. Он располагается между двумя кладбищами, которые город пунктуально пополняет; большие серые дома чередуются с длинными заборами, окружающими предприятия, и дощатыми изгородями, за которыми пыхтят печи или визжат электропилы; неожиданно на железнодорожном переезде появляется колонна ломовых телег и блокирует движение; красная тряпка, которой размахивает какой-то чернорабочий, заставляет жмуриться велосипедистов, ожидающих возможности продолжать путь, заслоняет далекую колокольню какой-то церкви, распугивает воробьев…

Улица, на которой я увидел дом из жести, пользуется дурной славой, и здесь часто можно наблюдать, как из полицейской машины высыпает усиленный патрульный наряд, слышать крики женщин и звон бьющихся стекол, но в сети остаются только «бородачи» с глазами, полными извинений, удивления и сна. «Мне жаль, что я не совершил ничего противозаконного, но это так», — написано на наивном и суровом лице «бородача». Я понимаю, что избавиться от них невозможно: как в феврале високосного года должно быть двадцать девять дней, так и среди десяти тысяч нормальных обитателей большого города должен быть один «бородач». К этой дополнительной ветви рода человеческого и принадлежит Луиджи Н., иными словами — тот индивидуум, который вышел из жестяного дома, сдул пыль со сколоченной из дощечек скамеечки, стоявшей на траве, сел и устремил взгляд в пространство, а точнее сказать — в никуда. Итак, первым недостатком таких домов является отсутствие привратницкой: все вопросы, на которые они не в силах ответить своими заплатами и ржавчиной, следует адресовать непосредственно жильцам. Луиджи Н. заметил меня только тогда, когда я заговорил с ним о выпивке и закуске, которыми мы смогли бы подкрепиться в ближайшей таверне, обмениваясь — или воображая, что делаем это, — разными мыслями.

— Мы знаем столько людей и не знаем, как все это началось, — сказал я ему. — Вы сразу поймете, что я, не из полиции и не из газеты, не имею отношения к политике или даже к церкви, а просто любознательный человек и ничего больше. Ну, например — вы когда-нибудь получаете письма? А на какой адрес?

Луиджи Н. ответил, что название улицы и номер ближайшего к дому строения представляли собой чрезвычайно ценные для его почтовой идентификации элементы, и сообщил, что три месяца назад ему правильно доставили телеграмму из Треццо д'Адда с печальнейшими известиями о болезни матери.

В устах «бородачей» миланский диалект звучит очень твердо, он похож на железный брус, но, впрочем, становится гибким в тех случаях, когда в нем, подобно раковинам в металле, попадаются названия родных деревень и слово «мама». Мы с Луиджи Н. выпили и закусили в каком-то кабачке, который, если не ошибаюсь, много лет назад пострадал от кровавого столкновения между полицией и бандитами; я догадался, что в противоположном углу зала три собравшихся там посетителя обсуждают план ограбления, и спросил своего спутника, почему они не сменят тему или по крайней мере не говорят потише.

— Из деликатности — чтоб мы не подумали, что нас-то и будут грабить, — ответил он с рассеянной улыбкой.

В невыдержанном вине было много краски, и оно сильно било в голову. Казалось, что нам на плечи легла чья-то теплая рука, и Луиджи Н. рассказал мне, как умирает ребенок «бородача» и почему его отец, если идет прогуляться, должен носить в кармане напильник, которым на следующее утро можно разрезать собственное пальто, выбраться из него и, так сказать, вернуться в мир.