— Это какой-то германский военный вождь, судя по мечу и драгоценностям, — сказал Рагдай, перебегая взглядом с мужчины на девушек и обратно, — он совсем недалеко от своего войска, и тот разъезд франков, что мы видели только что с хоругвей, скорее всего искал его, может быть он как раз от них спрятался с женщинами для удовлетворения своей похоти без помех, будучи уверен, что рядом нет никакого врага.
— Поле мертвецов, скорее всего, их, франков, рук дело, — сказал следом за этим Креп, показывая пальцем на холм, откуда доносился звук большого скопления людей, — и стоят они рядом лагерем очень близко, и сила у них большая, и германская ненависть ко всем известна от Лондиниума до Константинополя, и азиатские степняки для них кровные враги были всегда.
— Чёрт побери! — на германском наречии, действительно похожем на язык франков или белгов негромко воскликнул мужчина, услышав славянскую речь Рагдая и его слуги, — проклятые сербы, заполонили весь край!
— Это кто? — спросил у всех Стовов, рассматривая в упор незнакомца: ему было всё любопытно: громадный рост, длинные, ниже плеч, тёмно-русые волосы, сплетённые у самых концов в косицы, лежащий в траве стальной островерхий шлем с оторочкой из белого горностая с маленькими чёрными хвостиками, руки незнакомца, длинные, мощные, с длинными пальцами, такие же мощные ноги, изумрудного цвета шёлковая рубаха, лежащая в траве, длинный пурпурный плащ, привычный больше для Константинопольской знати и итальянских церковных иерархов, красные монаршие сапоги из тончайшей тиснёной кожи, достойные императора Византии. Ножны меча и ножа-скрамосакса были украшены чеканкой с изображениями всадников, кораблей, птиц и рыб, словно на римских барельефах. Мерцающие солнечным светом светлые глаза незнакомца смотрели вдаль, и в них сквозило изумление произошедшим. И только лишь…
Стовов, его мечники, викинги и стребляне уставились на чудесные драгоценные вещи, забыв даже о прекрасных молодых женщинах, закрывшихся, впрочем, проворно своими подобранными рубашками.
— Выглядит он побогаче короля Ариоальда, — вполголоса сказал Ладри своему наставнику, и при этих словах германец слегка повернул голову, уловив в сказанном по-норманнски знакомую уху речь, а также имя короля лангобардов.
Десять полтесков с Вольгой во главе, окружили дерево и незнакомца, всем своим видом показывая, что любое вооружённое сопротивление с его стороны будет остановлено. Один из полтесков даже занёс для удара копьё. Он мог одним верным ударом пробить стоящему шею.
— Я бы не стал вот так всем подряд знатным людям, встреченным на пути угрожать оружием, — сказал Ацур, — полтески путают свои приволжские глухие места, заселённые дремучими марийцами и эрзей со здешними европейскими странами, где римское величие впитано всеми частями бывшей империи, у этого знатного человека него даже плащ римский, как у имперских патрициев, что изображены на старых мозаиках.
— Нужно думать о последствиях, — осторожно произнёс Тихомир.
— Он сейчас меч возьмёт, и будешь потом за ним вокруг дерева бегать, пока к нему помощь не подоспеет, — хмуро ответил Тороп, — лучше его тут по-тихому приколоть, ограбить и быстро отойти назад, прихватив красавиц для себя или на продажу.
— Да уж, настроен он враждебно, даже не повернётся к нам, не скажет ничего, — сказал Мышец, — чувствуется, была бы с ним сила его, перебил бы нас всех сразу!
— Вольга! — рявкнул Стовов, начав вдруг осознавать, что их случайное появление среди расположения крупного войска и около одного из их вождей, может быть и короля, ни к чему хорошему не приведёт, и надо теперь постараться без потерь отступить к своей рати у оврага, — поезжай со своими людьми вперёд, на холм, посмотри, что на той стороне творится, и если оттуда в нашу сторону начнут двигаться воины, тут же мчись обратно к нам!
— Вонючие сербы! — снова сказал незнакомец негромко, но твёрдо — вы мне заплатите за своё нахальство!
— Что он сказал? — спросил Тороп.
— Он говорит, что мы наглецы! — перевёл слова Ладри, — ругается.
— Ах он! — воскликнул Мышец, ударяя плетью богато украшенного коня германца, — я сейчас тебя отделаю плёткой, дубатол, ты пока что в нашей власти со своими блудницами!
— Уймись, Мышец, не порть наше дело! — воскликнул Рагдай, — что за грубое слабоумие, везде с кулаками соваться?
От удара плетью гнедой конь франка сильно дёрнулся в сторону и неожиданно развязался повод: он был только наброшен на выступ дубовой коры. Никто не успел и сообразить, чем это может грозить, как конь помчался в сторону холма. Полтески было кинулись вскачь следом за ним, чтобы он не перевалил через возвышенность и своим пустым седлом не показал возможным союзникам франка, что с седоком приключилась беда, после чего они могли поспешить на выручку. Однако утомлённые ночным сражением кони полтесков и половины пути до холма не прошли, как конь германца взлетел на вершину словно птица, покружился на фоне голубого неба и скрылся из глаз.