Золото, облако, синь

Светлана Кекова ЗОЛОТО, ОБЛАКО, СИНЬ

* * *

Среди нашей сиротской зимы
попрошу-ка я снега взаймы
у седой прошлогодней метели,
у вселенской её кутерьмы,
чтобы снежные хлопья летели,
и в метели звучали псалмы,

чтобы снега большие холмы
скрыли Лесбос, Стамбул и Сахару,
чтоб учились на опыте мы
в очертаньях турецкой чалмы
ясно папскую видеть тиару.

Среди наших лесов и полей,
пустырей, перелесков, опушек,
среди бунинских тёмных аллей
будет русской душе веселей
слушать треск новогодних хлопушек.

Если с миром отвергнуть родство —
будет новая сброшена маска…
Но у нас впереди Рождество,
Пост великий, Голгофа и Пасха.

Вифлеемская Звезда

1

К нам зима была жестока, мы в чужую землю шли,
иногда звезда с Востока в снежной пряталась пыли.

Мы метель пережидали и смотрели в небеса:
там то пели, то рыдали неземные голоса.
Чей-то голос с лаской женской звал забыться, отдохнуть,
но Звездою Вифлеемской нас манил опасный путь.

Ладан, золото и смирну мы везли Младенцу в дар…
— Помоги нам, ангел мирный! — старый молвил .

И посланником чудесным средь иных небесных тел
над зубчатым чёрным лесом тихий ангел пролетел.

Тихий ангел держит сферу, сквозь которую видна
наша жизнь, как вход в пещеру, наша смерть, как пелена.

А в пещере, где лучина начинает догорать,
на родившегося Сына молодая смотрит Мать.

Греет ноги ей овечка, заслоняет тень креста,
а в ночи горит, как свечка, Вифлеемская Звезда.

2

   Ищу я из прошлого выход,
я плачу и хлеба не ем…
   Уже растревоженный Ирод
отправил войска в Вифлеем.

   А сколько их, воинов сытых,
там было, я знать не могу,
   не знаю я, сколько убитых
младенцев лежало в снегу.

   Но слышала я, как рыдала,
как громко рыдала Рахиль,
   и лица детей покрывала
холодная снежная пыль.

   Мне искру из камня не высечь.
Заблудшая блеет овца.
   Восходит четырнадцать тысяч
младенцев к престолу Отца —

   и каждый для вечности создан
и собственной кровью крещён,
   и этой-то светлостью звёздной
ночной Вифлеем освещён.

Половецкий стан

1

В ожидании снежной пряжи
         и в надежде на свет в ночи
в эмигрантском ажиотаже
         улетают на юг грачи.

На песок, на речные воды,
         на теряющий листья лес
смотрит маленький царь природы
         с автоматом наперевес.

Он родился  оно,
         а теперь сам себе не рад.
Так зачем же ему корона,
         и зачем ему автомат?

Он стоит, как в любви признанье,
         перед светом чужих очей,
и, быть может, его призванье —
         слушать осенью крик грачей?

2