Золото Партии

Застыл в руке с хвостом селедки,

Глаза полезли из орбит…

Имел он очень бледный вид!

Илья схватил его за яйца,

И крепко сжал стальные пальцы:

— А ну, паскуда, расскажи-ка,

Как ты хотел меня сгноить!

Я понимаю, ты Великий,

И хочешь князем дальше быть.

Но расскажи-ка ты народу,

Как ты подставил воеводу!

Земли не чуя под собою,

Князь выложил, как на духу,

Про сговор с Бабою Ягою.

Короче, рыло все в пуху!

Но все ж просил его простить,

И княжьи яйца отпустить.

Илья его уже не слушал,

Он весь от гнева клокотал:

— Ты, падла, сколько тер мне уши?

А сколько, сука, обещал?!

Тебе служил я верой-правдой,

Спасал тебя, скота, не раз,

И не просил себе награды,

Любой твой выполнял приказ!

Ты был мне друг, но все, пиздец,

Тебе предателю, конец!

С утра на лобном месте люди

Над князем суд сошлись судить.

Решили, что такой паскуде

С позором лучше жизнь прожить.

И вот готово наказанье —

Он был руками юных граций,

Всем поколеньям в назиданье,

Искупан в бочке менструаций,

От званья князя отрешен,

И власти на Руси лишен.

И в тот же день Илья собрался,

Свой скарб в повозку погрузил,

Матрену сверху усадил,

И восвоясие убрался.

Как видно, друг наш захотел

Поотдохнуть от ратных дел.

Рука бойца колоть устала,

Хотел он сеять и пахать.

В дружине служба заебала —

Домой! Отца увидеть, мать…

Блюдя в сохранности границы,

Оставил за себя взамен

Двух воевод родной столице,

Присягу их приняв с колен.

Добрыне с Лехою, понятно,

Сей пост почетный был приятным.

А тот, кто жил со злым умыслом

Из князя бывших подпевал,

Был репрессирован и выслан

В Сибирь, осваивать Байкал.

С тех пор молва пошла по свету.

Из уст в уста легенду эту

Передавал и стар, и млад,

На свой рассказывая лад.

Ну вот, читатель, я старался,

И до конца теперь добрался.

Кто скажет, что я ретроград,

То буду очень, очень рад

Его без гнева и без страха

Послать интеллигентно на хуй.

Коль он умен, меня поймет,

А коль дурак, так пусть идет…

Ну, все. Умаялась рука.

Бог даст — увидимся. И.К.

Не знаю, сколько дней минуло,

Как в руки я не брал перо.

Забыла жопа чувство стула,

На стол пылищи намело.

Пытался было пару раз

Продолжить долгий свой рассказ,

Но все чего-то не хватало —

То вдохновенье не стояло,

То не открыть с похмелья очи...

А наш Илюша, между прочим,

Немало дел наворотил!

И, наконец-то, я решил

Забросить все и лечь на дно,

Поразгребать вокруг говно

И рассказать, друзья мои,

О новых подвигах Ильи.

Мне помнится, мы с ним расстались,

Когда, покинув Киев-град,

Решил вернуться он назад.

Недолго с Марфой собирались —

Уже тогда она была

Его законная жена —

И, бросив царские палаты,

Подались в отчие пенаты,

К Илье в деревню, на свободу,

Понюхать сельскую природу.

Когда рука писать устанет,

Меня в деревню тоже тянет.

Болтать не стоит нам о том,

Что там воняет лишь говном!

Кто бабу еб на куче сена,

Кто пил стаканом самогон,

Кто топором рубил полено,

Тот с сельской жизнию знаком!

Так и Илюша захотел,

От ратных и державных дел

Остыв, побыть с женой своей,

Построить дом, завесть детей,

Отцу помочь с сохой ходить,

И отдохнуть, и пошалить...

В то время на Руси настало

Затишье, мир и благодать.

Жратвы и водки всем хватало,

Врагов за лесом не видать.

В столице меньше стало грязи,

Народ избрал кого-то в князи...

Базар ломился от товаров,

Стекался люд со всей Руси.

Курились бани влажным паром,

А пили — Боже упаси!

Ну кто сейчас в свое нутро

Сумеет водки влить ведро?!

Хоть и мораль пришла в упадок,

Держался в Киеве порядок.

По беспределу не гуляли,

Баб по согласию ебали.

А кто зарвется вдруг, бывало —

Тому от власти попадало:

То воеводы для столицы

Создали спецотряд милиции

По указанию Ильи.

А если суд, то к князю шли.

Но в том проблема всякой власти,

Что, кто б ни сел на царский трон,

По десять раз меняет масти,

Крутя по-своему закон.

Без трона человеком был,

Пока пешком, как все, ходил.

Но только на престол залез,

Так сразу вырос до небес!

Вот так и князю не хватало.

Чего ни есть — все мало, мало...

Торговый люд как заезжает,

Так сразу князь их зазывает,

И долго потчует в светлице,

Дивясь вестям из-за границы.

Давила жаба беспредельно!

Великий князь лишился сна,

Одна мысля сверлила темя:

Послать в далекий путь посла.

Кто ж съездит в дальние края?

И тут пришел на ум Илья...

А наш Илюша в эту пору

Семейный раздувал очаг.

Построил дом себе с забором,

Развел цветы, посеял мак.

Матрена поралась у печи.

А вечером, задувши свечи,

Резную постелив кровать,

Они с Ильей ложились спать.

И до утра Илюшин дом,

Трясясь, ходил весь ходуном.

В деревне выли все собаки,

Поджав от ужаса хвосты,

Свистели удивленно раки,

Из жоп вылазили глисты —

То, знал и стар, и млад в селе,

Матрена скачет на Илье!

В бессильной злобе молодушки,

Слезами окропив подушки,

От зависти, прости мне Бог,

Все терли пальцем между ног.

А утром, повстречав Илью,

Тянулись взорами к хую.

Игру затеяв меж собою,

Пытались бабы угадать,

В какой штанине на покое

«Красавец» будет отдыхать?

Илье проходу не давали,

Лукаво глазками стреляли...

Задрала б хвост любая киска!

Но подходить боялись близко.

Что, если Марфа вдруг узнает?

Все кости вмиг переломает!

Илья страдал, но все ж держался.

При виде баб краснел, смущался.

Эх, докатился, долбоеб —

Хоть видит глаз, да зуб неймет!

А ночью от такой тоски

Он рвал Матрену на куски.