Золото шаманов

– Стой! – я отскочил, наставив на него пистолет.

Лепяго прыгнул, вытянув руки. Я трижды нажал на спусковой крючок. Чехословацкие патроны с усиленной пороховой навеской для ППШ били громко и зло. Лепяго замер, навылет прошитый пулями. Я считал, что он должен упасть, но злокознённый директор краеведческого музея кинулся на меня. Я увернулся, проскочил мимо двери, упустив шанс спрятаться в парадном. Может быть, оно и к лучшему. В подъезде я оказался бы в ловушке: времени ждать лифт или возиться с квартирным замком преследователь мне не даст, догонит и схватит. О том, что он сделает дальше: загрызёт, задушит или разорвёт голыми руками, даже думать не хотелось. Уклонившись очередной раз от лап Лепяго, я сорвался что есть мочи, слыша позади тяжёлый топот. Выстрелил, не оборачиваясь, и, кажется, промахнулся. Стук каблуков был совсем близко, уже различалось громкое дыхание, хриплое, нутряное, словно у загнанного коня. Пальцы лапнули за плечо, но соскользнули с куртки. Я пригнулся. Шмальнул из-под локтя. Попал! Преследователь споткнулся, но тут же восстановил темп. Пули его не брали!

Пальцы снова сцапали за куртку, но я рванулся и высвободился. В отчаянии я отмахнулся светошоковым фонарём, крепко зажатым в правой руке. Не задел. Лепяго совсем по-лошадиному всхрапнул, то ли так запалённо рыкнул, – над самым ухом! Я выстрелил ещё раз и машинально полыхнул фонарём за спину. Отблеск ослепил меня самого, правый глаз перестал видеть, а левый только различал неясные силуэты, но преследователь остановился и на весь двор раздался тоскливый и утробный вой упустившего добычу голодного упыря.

* * *

Сквозняк, ублюдочный потомок залетающего в форточку ветра, с хулиганской настырностью терзал босые ноги, а я стоял у окна и слушал, как визжат под дождём разбегающиеся дети.

Ливень налетел внезапно и почти сразу стих, превратившись в мелкий ситничёк. Он даже не разогнал прохожих. Мокрые люди шли себе дальше по делам и не думали прятаться. Они заметно повеселели, приняв удар стихии. После ливня тёплый дождик не казался досадной неприятностью.

Наконец, прекратился и он. Выглянуло солнышко. Дети повалили во двор, играть в грязи и веселиться. Я вышел на захламлённый балкон, облокотился на перила, вдохнул парную сырость, поднимавшуюся от влажной прогретой почвы и мокрой травы. На душе стало покойно и славно. Мимо головы беззвучно просквозил трёхгранный напильник и воткнулся в землю. Я оторопело задрал башку, но никого не увидел. Значит, не обронили: если бы упустили, сейчас таращились вниз, силясь узреть пропажу, а тут спрятались. Значит кто-то сверху специально в меня запустил. Прицелился и разжал пальцы, урод! Ребёнок какой-нибудь дебильный, взрослому такая хрень в голову не придёт. Что за сучий мир! Надо будет узнать, живёт ли наверху молодой дегенерат. Если живёт, поймать и искалечить.

Я вернулся в комнату злой. Расслабляться и вообще чересчур радоваться жизни было делом преждевременным. Только возрадовался, а тут тебе на! – напильником по башке. Вот же отморозь юная! Что из этих беспредельщиков вырастет? Next-generation [25] прогрессивных клерков, которые, напившись в пятничном баре, будут хвастать таким же неудачникам, как кидались напильниками в детстве? И ностальгически вздыхать в пивную кружку, стыдливо потупив глаза… Мутанты моральные!

– The mutant child of a twisted state! [26] – припомнил я Оззи Осборна, по которому, как все культурные молодые люди моего поколения, фанател в юности.

Мобильный телефон заиграл «Мы бывшие спортсмены, а ныне рэкетмэны». Я поторопился к нему. Сейчас было самое лучшее настроение для разговора с Ласточкиным.

– Слушаю вас, Кирилл Владимирович, – тоном усталого знатока сказал я.

– Что же ты творишь, чудило? – вместо приветствия наехал Ласточкин. – С тобой по-хорошему договориться хотели, а ты быкуешь.

– По-хорошему – это с захватом заложников?

– С каким захватом? Проснись, ты бредишь, любезный! Ты меня ни с кем из своих приятелей не попутал по телефону?

– Да что вы, Кирилл Владимирович, вас разве спутаешь. Такое бычьё как вы ещё надо поискать. Это у вас называется «по-хорошему»?

– Чёрт с тобой, пусть это называется по-плохому. Но ведь по-хорошему будет хуже, если я сам за тебя возьмусь.

– Что же вам мешает? Милости просим, копайте, заводите дело. Только у вас всё равно ничего на меня нет.

– Есть выше крыши. Трудно что ли на тебя материала нарыть?

– Ну так кто же вам мешает проводить следственные мероприятия? Вперёд, с песнями!

– Считай, ты себя неприятностями обеспечил на много лет вперёд. Понимаешь, о чём я?

– Да мне вообще пофиг, что ты говоришь, – ответил я и нажал отбой.

Вот и поговорили. На душе стало кисло, словно выдавили туда лимон.