Золото скифов

После этого удачного броска центурион не отважился продолжать тренировку в метании. Он выстроил свой сильно поредевший отряд, и римляне стали ходить и, образуя черепаху, закрываться щитами от воображаемых стрел.

Емельян с Машей вскоре ушли, а Гавриловы и Моховы перекочевали в глубь парка, где на другой площадке развеселый молодой человек устраивал детские бои. Дети рубились на безопасных мечах, покрытых утеплителем и упакованных в брезент. Правил было только два: по голове не бить и если по тебе попали – выходить. И, конечно, оба эти правила нарушались.

Саша с Костей немедленно ринулись в бой, а за ними и Алёна с Ритой. Причем Алёна проявила немалое рвение и несколько раз становилась победительницей в рубке один на один. Вика и Нина Мохова ждали у забора. Изредка из окутанной пылью толпы возникали то Саша, то Костя – красные, распаренные, шатающиеся.

– Пи-и-и-и-ить! – стонали они и жадно припадали к двухлитровой бутылке. Потом снова кидались в рубку.

– Меня убила Красная Кепка! Тебя убил Ковбой! – кричали они.

Еще там была девочка в шапочке с ушками, и ее явно недооценивали, потому что она была маленькая-маленькая. Она подскакивала, наклонялась и, проскальзывая под мечом противника, била по ногам. Сама же эта девочка всегда оставалась неуязвимой. Прозвище у нее было Кровожадная Тоня.

Лишь два часа спустя дети вернулись домой. Костя, Саша и Алена только и говорили что о рубке, Кровожадной Тоне, Красной Кепке и Ковбое.

Петя же всю дорогу качал головой и думал о чем-то своем.

– А все-таки меня очень занимает один вопрос! Где мой физкультурник Тарасюк так научился метать копья? И почему он так не хотел, чтобы его кто-нибудь узнал? – сказал он.

Глава седьмая Железный человек

У меня новая теория – что таланта нет, а есть любовь к чему-либо. Если у меня есть неисчерпаемая любовь, то даже при отсутствии способностей к чему-либо я стану первым хотя бы по причине усердия. Просто же талант без трудолюбия и упорства – это просто самодразнилка. Лучше и вовсе его не иметь.

Папа Гаврилов

Петя думал весь вечер и большую часть ночи. Сидел у своего ватмана, на котором была изображена схема музея, и одну за другой подрисовывал все новые и новые детали. Людей, предметы, машины, дополнительные помещения, соединял людей и комнаты стрелками, ставил возле них знаки вопроса. Зачеркивал, закрашивал мазилкой, подклеивал дополнительные бумажки, которые открывались как окошки.

Саша как истинный Ватсон сидел возле Пети и, не пытаясь угнаться за ним мыслью, раскрашивал на крыше музея человечка с мечом. Наконец Саша устал, опустил на ватман голову и уснул. Петя поднял брата и переложил его на кровать. Потом посмотрел на то место ватмана, которое Саша закрывал ухом, и опять увидел все того же человечка с мечом. При этом выяснилось, что от усердия Саша пририсовал ему еще и копье. А у копья был такой же шар, как у римского пилума, вонзившегося в мешок с песком.

Петя долго смотрел на пилум, у которого Саша изобразил целых три зазубрины. Потом лег рядом с Сашей и уснул. И всю оставшуюся ночь ему снились ниндзя, которые пробираются в холодильник и едят там огурчики из банки, а когда за ними гоняешься, они бросаются пилумами и эти пилумы вонзаются в стены…

Утром Петя проснулся часов в двенадцать и, глядя в потолок, долго вспоминал: нужно ему сегодня идти в школу или не нужно. Потом вспомнил, что сегодня консультация по обществознанию, встал и побрел на кухню. Там уже шла обычная не утренняя даже, а дневная жизнь. Костя просил у Вики: «Дай мне чашку, которую помыла не ты!»

У Кости было трепетное отношение к чистоте. Он требовал по сорок раз перемывать чашки и тарелки, хотел, чтобы ему мыли бананы и мандарины, и это при том, что сам он засовывал себе в рот железную мелочь, а руки мыл просто пронося их под струей воды.

Алёна, рыдая, жаловалась, что у нее пропал телефон.

– Я положила его вчера на стол, а малыши его куда-то украли! Они будут на нем играть!

– Не говори «украли»! Говори «забрали», – поправлял папа Гаврилов.

– Вот я и говорю: они не помнят, куда украли…

Когда Петя появился на кухне, Катя насмешливо уставилась на него, точно спрашивая: «А ты что тут делаешь? Ты что, не пошел на консультацию?» Петя сделал строгие глаза. Не все, что известно сестре, должно быть известно родителям.

Перекусив, Петя сел к окну и стал наблюдать.

Сержанта Елкина во дворе уже не было. Интерес зевак к заднему дворику музея постепенно ослабевал. Они больше не стояли сплошной стеной и не фотографировали всякую появлявшуюся во дворе кошку с такой жадностью, словно она шла сознаваться в преступлении.