Золото собирается крупицами

Говорить вроде было не о чем, и все же Хайретдин еще раз поинтересовался:

– Слышал я, в степных краях побывал… Что там хорошего? Хорошо ли живут там люди?

– Люди мрут как мухи. – Нигматулла сплюнул. – Лучше не видеть их жизни…

– В степи сеют хлеб. Почему же людям там плохо?

– Земля родит мало, вот и голодают! – Нигматулла говорил так, будто злился на кого-то. – Если бы на реке Кэжэн не нашли золото, вы бы тоже тут животы подвели! Вы на золото смотреть не хотите, проклинаете тех, кто с ним связывается, а без него давно бы все подохли! Одно спасенье, что рядом роют…

О золоте Хайретдину не хотелось ни говорить, ни спорить. Он проявил положенное внимание к гостю и мог спокойно приниматься за работу.

– Гайзулла! Наливай в кружку чай! – сказал он. – В узелке кусок хлеба!..

Подняв с земли топор, он подошел к поваленному дереву, широко расставил над ним ноги и стал обтесывать его, сдирая жесткую кору.

Нигматулла чуть надвинул на лоб грязную войлочную шляпу, чтобы солнце не било в глаза, и, пуская сквозь желтые прокуренные зубы табачный дым, спокойно наблюдал за ровными и расчетливыми движениями старика.

Хайретдин работал так, будто на него никто не смотрел. Обухом топора он вколотил покрепче клинья, раньше вбитые в бревно, потом рядом с ними вогнал другие, пошире, ударил легонько, будто пересчитывая их; бревно затрещало, поддалось, потом внутри у него точно что-то лопнуло, и оно раскололось пополам. Освободив каждую половину бревна от сердцевины, он расколол их на двенадцать частей, и все это играючи, словно щепал лучину от полена. Надрубив конец каждой части, он просовывал в образовавшуюся трещину палец и свободно отдирал дранку. Отбросив ее в сторону, он принимался за новую. Пахло свежей смолой и еще чем-то, напоминавшим запах выдохшейся бутыли от самогона…

– Ловко ты с ними! – не сдержал своего удивления Нигматулла. – Сколько в нем аршин?

– Около восьми будет…

– А сколько дранок в чурбаке?

– Смотря какой чурбак…

– Ну, если вот этот?

– Этот? – Хайретдин провел ладонью по лбу. – Если этой сосне лет пятьсот с небольшим…

– Пятьсот? Откуда ты знаешь?

– Это проще простого… Видишь вот этот пень? Каждое кольцо на нем – год… Если не лень, сосчитай, пятьсот и будет. А я на глаз прикидываю, привык уже…

– А получаешь ты со штуки или с сотни?

– Как уж договоримся! Сейчас цена упала – приходится рядиться, как на базаре… иной бы рад покрыть крышу дранкой, да сам ходит весь в дырках и заплатах! У такого и тряпок не ту, чтобы щели заткнуть, когда дождь прямо в дом льет – знай только ведра подставляй!

– Да, видать, не прибыльное у тебя дело, Хайретдин-агай. – Нигматулла покачал головой, вздохнул. – Жилы из тебя тянет, а достатка не приносит! На таких заработках далеко не уедешь – можно и ноги протянуть…

– Да работы я не боюсь! – Хайретдин вы прямился, смахнул со лба ладонью гроздь пота. – Только бы покупали дранку, а прожить можно! Слава аллаху! У других и такого ремесла нету, чтобы жену и детей кормить. Мне грех жаловаться…

– Работа дураков любит! – Нигматулла рас смеялся, но тут же оборвал смех, нахмурился. – Живешь, как чурбан в лесу, а все, кому не лень, с тебя дранки колют… Эх, темнота! Небось, тебе их жалко даже, тех, у кого карман от денег лопается?

– Мне чужого не надо… Зачем гневить аллаха и терзать свою душу злой ненавистью? Каждому свое…

– Ну ладно! – Нигматулла махнул рукой. – Стучишь, как дятел, все одно и то же, другой песни не знаешь!.. А ежели я, допустим, разбогатею завтра, – можем мы породниться? У тебя дочь выросла, я человек свободный. Отдашь ее за меня? А от моего богатства и тебе кусок отломится…

Гайзулла вскочил с травы и сделал шаг к отцу, словно желая предупредить его от опрометчивого ответа, но глаза его наткнулись на острый, в насмешливом прищуре, взгляд Нигматуллы, и он остановился.

– Ты бы шел, Гайзулла, к своим телятам! – Нигматулла прикрыл левый глаз веком, покосился на мальчика. – Зачем тебе слушать, о чем говорят старшие?

Прежде чем послушаться чужого человека, Гайзулла оглянулся на отца. Может быть, ему и не нужно повиноваться воле человека, вызвавшего у него неосознанное чувство неприязни и вражды. Зачем он сюда явился? Чем он хочет смутить отца и уговорить его на что-то такое, о чем не говорят при всех? И неужели отец отдаст ему Нафису? Да она скорее умрет, чем станет женой этого злодея и вора!..

– Погуляй, Гайзулла! – тихо сказал Хайретдин. – Пособирай ягоды – тут их много… Не на до знать секреты старших. Придет время, и ты от своих секретов состаришься…

Хайретдину не хотелось говорить сыну этих слов, но он не хотел, чтобы люди осуждали его и считали, что в его семье не уважают старших.

Не успел мальчишка прошуршать ногами по траве и забраться на развесистую березу, недалеко от костра, как Нигматулла придвинулся поближе, и Хайретдину ударил в нос запах самогона.

– Помоги мне, агай, получишь свою долю – не пожалеешь…