Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов

Не помню, где читал я, что в туманном
Прошедшем, когда столько совершалось,
Присочинялось и воображалось,
Задался некто необъятным планом —

Все мироздание вместить до точки

В единый том и, тяжело и много
Трудясь над книгой, подошел к итогу
И шлифовал слова последней строчки.

Но только по случайности, из теми

Вдруг выхватив глазами закругленный
Рожок луны, он понял, посрамленный,
Что позабыл луну в своей поэме.

Пусть выдуман рассказ, но из былого

Он нам доносит что-то вроде притчи
О том, как безнадежен наш обычай
Свою судьбу разменивать на слово.

Суть ускользает. Этой потайною

Ущербностью отмечена любая
История, увы, не исключая
И всех моих перипетий с луною.

Где в первый раз я видел диск чеканный?

Не помню. Может, в прежнем воплощенье
Из греческого старого ученья?
Во дворике у смоквы и фонтана?

Есть в жизни среди многого, что было,

Часы других отрадней и роднее, —
Таков был вечер, когда вместе с нею
Смотрели мы на общее светило.

Но ярче виденного въяве света

Огонь стихов: не знавшая пощады
Та dragon moon из колдовской баллады
И месяц, кровеневший у Кеведо.

Луна была кровавою и алой

И в Иоанновом повествованье —
Той книге ужаса и ликованья,
Но все же чаще серебром сияла.

Оставил Пифагор своей рукою

Посланье кровью на зеркальной глади,
А прочитали (по преданью), глядя
В луну, как будто в зеркало другое.

Все злее и громадней год от года

Волк, скрывшийся за чащею стальною,
Чтоб наконец расправиться с луною
В заветный час последнего восхода.

(Об этой тайне помнит Север вещий,

И в тот же страшный день светил померкших
Опустошит моря нечеловечий
Корабль, что слажен из ногтей умерших.)

В Женеве или Цюрихе, к поэтам

Причисленный судьбой, без промедленья
Я принялся искать определенья
Луны, себя измучив тем обетом.

Трудясь без отдыха, как все вначале,

Я истощал реестрик небогатый,
Боясь, что у Лугонеса когда-то
Янтарь или песок уже мелькали.

Из кости, снега (и другого сора)

Сменялись луны, освещая строки,
Которые, конечно же, в итоге
Так и не удостоились набора.

Мне чудилось: поэт между живыми —

Адам, что с несравненною свободой
Дарит вещам земного обихода
Единственное подлинное имя.

От Ариоста я узнал чуть позже,

Что на Луне есть все, чему возврата
Нет, – канувшее время, сны, утраты
И обретенья (что одно и то же).

Я различал трехликую Диану —

Итог Аполлодорова урока;
Гюго дарил мне серп златочеканный,
Один ирландец – черный символ рока.

Пока же, наклонясь над этой бездной,

Вылавливал я лу́ны мифологий,
Я мог увидеть, вставши на пороге,
Ежевечерний диск луны небесной.

Теперь я знаю: есть одно земное

И ей лишь подобающее имя.
Разгадка в том, чтоб, не томясь другими,
Смиренно называть ее луною.

И не перебирая под рукою

Метафоры, одна другой неверней,
Гляжусь в таинственный, ежевечерний
Диск, не запятнанный моей строкою.

Вещь, слово ли, луна – один из знаков

В запутанном Писании вселенной,
Куда включен любой земной и бренный
Удел, неповторим и одинаков.

Она – всего лишь символ меж иными,

Судьбой ли, волей данный человеку,
Который только по скончаньи века
Напишет свое подлинное имя.