Золото тофаларов

Внутренне поругивая себя за неосторожность, я вернулся в квартиру и бросил конверт на кухонный стол. Очевидно, этим вечерним визитом я обязан районному военкомату, решившему, что давно пора нерадивому запаснику Горину освежить в памяти азы тактики и стратегии где-нибудь в лагерях под Можайском. Мой нынешний статус сотрудника оборонной конторы категории «ноль» с допуском к «СС» и «ОВ» давал полную возможность плюнуть жидкой слюной на жестокие требования военкомата пополнить унылые партизанские ряды, но также обязывал представить злосчастную повестку в военно-учетный стол института, раз уж я так неосмотрительно расписался за нее.

Заварив чайку покрепче, я распечатал конверт. Увы, лежавший в нем сизый листок не имел отношения к Красной Армии. Похуже было дело. Мне настоятельно рекомендовали явиться в следственное управление московского КГБ в Лефортове к товарищу Кравцову в качестве свидетеля по уголовному делу №… по статье 102 УК РСФСР, под которую, как известно, подпадают деяния, именуемые «умышленным убийством». Приглашение было на завтра, на десять часов утра. В моем представлении этот вызов мог быть связан только с Гришиным. Забыв про чай, я тут же позвонил Степанычу.

— Слушаю вас! — раздался в трубке сонный голос компаньона.

А ведь верно, полдвенадцатого ночи уже на дворе!

— Внимательно слушаете, товарищ майор?

— А, Серега! Что там у тебя стряслось?

— Повесточку получил. Не от тебя ли?

— Про моржа? — хохотнул Степаныч.

Этот анекдот он услышал около года назад где-то в кругах, близких к службе отбора прокурорских кадров. Какой-то, видимо халатно отобранный, сотрудник прокуратуры отправил 1 апреля кучу повесток ряду уважаемых граждан, в число которых входили директора торгов, заведующие базами и прочие бонзы распределительного Эдема.

В повестках они именовались обвиняемыми по какой-то загадочной статье и должны были немедленно предстать перед грозными очами прокурора города Москвы. Многие слабограмотные в правовом отношении граждане не удосужились заглянуть в кодекс и всю ночь глотали валокордин и прочие стимуляторы. На дату в повестках тоже никто внимания не обратил. А наутро в приемной городской прокуратуры группе лиц, находящихся явно в предынфарктном состоянии, растерянный дежурный объяснил, что указанная в их повестках статья предусматривает суровую ответственность за незаконный забой моржа в холодных водах морей бассейна Ледовитого океана…

— Нет, Степаныч, моржи ни при чем. В Лефортово вызывают. Свидетелем по сто второй. Полагаю, что с Гришиным дело связано.

— Вот оно что! Я же говорил — наши будут крутить это дело.

— Так это твоего приятеля инициатива?

— Нет. Если в Лефортово вызывают — значит, Мосуправа работает. Сделаем так. Ты поезжай утром, а я с Генкой встречусь, он узнает у московских, каким боком ты там проходишь. Когда разговор закончишь, сразу мне позвони на работу. Встретимся, обсудим.

— А если задержат?

— Да не боись! Мы проконтролируем.

— А как ты думаешь, о чем может речь пойти?

— Слушай, давай все на завтра, а? Поздно уже, да и телефон — штука ненадежная, сам знаешь.

— Ну, тогда до завтра.

— Бывай!

Как человеку спится с повесткой от КГБ в кармане? В учебниках по психологии масса исследований сновидениям посвящена. Всех классиков, начиная от Платона, эти процессы интересовали. Один Зигмунд Фрейд чего стоит! А современных исследователей сколько! А вот такую тему что-то никто не разработал! Ну, положим, перед Фрейдом этот вопрос стоять не мог, но отечественные-то психологи могли интересоваться?

К утру я готов был небольшое эссе по этой любопытной проблеме черкануть, вклад в науку о бессознательном внести. И что меня удивило, так это связь между повесткой и либидо. Как начинает повестка сниться, так прямо чувствуешь — исчезает либидо, уносится, несчастное, как спринтер со старта…

Ровно в десять ноль-ноль я вошел в кабинет следователя Кравцова. И увидел я в этом маленьком облупленном кабинете, кроме самого Кравцова и железного Феликса на стене, не кого-нибудь, а лично товарища Волкова, нашего внутриинститутского представителя славной когорты чекистов. И так это зрелище меня поразило, что дар речи на время я потерял, и на любезное приглашение присаживаться (никогда профессиональный слуга закона не скажет грубо «Садитесь!», разве что перед расставанием надолго со знакомым) мог только ласково промычать что-то нечленораздельное в ответ.

— Сергей Александрович, — бодрым тоном произнес Кравцов. — Товарищ полковник дал вам хорошие рекомендации, и мы приняли решение быть с вами предельно откровенными, насколько, конечно, это позволяет сложившаяся ситуация. Вы понимаете?

Я кивнул. Ни черта я пока не понимаю, но, конечно, интересно, до каких пределов может распространяться откровенность следователя Комитета.

— Вы были хорошо знакомы с Сергеем Михайловичем Гришиным? — спросил Кравцов.

Ну правильно, быка надо за рога.

— Я знал его больше десяти лет.

— Что бы вы могли о нем сказать как о человеке?

Сложный вопрос! Пока, похоже, откровенность требуется только с моей стороны.