Золото твоих глаз, небо её кудрей

…лей занялся экспериментами с линзами в середине 1609 года, после того как узнал, что в Голландии была изобретена зрительная труба, применявшаяся для нужд мореплавателей. За полгода работы ему удалось внести в конструкцию ряд критически важных усовершенствований. Первый вариант оптической трубы содержал простую комбинацию положительной линзы (объектива) и отрицательной (окуляра), изобретя тем самым схему «театрального бинокля». Этот инструмент давал лишь трёхкратное увеличение. Не остановившись на этом, он создал две промежуточные схемы. Особенные трудности доставляла шлифовка линз, которую Галилей вынужден был производить собственноручно. К январю 1610 года в его распоряжении был инструмент, дававший тридцатритрёхкратное увеличение. Несмотря на сильнейшие сферические и хроматические аберрации и узость поля зрения, это делало возможным его использование для исследования небесных тел. По этому поводу Галилей написал своему покровителю: «Сегодня я, наконец, оставляю скучные дела земные и предаюсь делам небесным»…

Остальное было аккуратно, по линеечке оторвано. На обратной стороне листка имелось изображение созвездия Весов и круглый след от мокрой чашки.

Кот от нечего делать ещё раз перечитал обрывок. Телескопная тема его не заинтересовала. Но слова о делах небесных вызвали какое-то странное чувство вины, причин которого он никак не мог осознать.

Оно перечитал отрывок раз десять, пока до него, наконец, дошло.

За всё время своего плена ему ни разу не приходило в голову помолиться.

4

Базилио воспитывался в суровой анабаптистской семье, где без молитвы не вставали, не садились за стол и не ложились в постель. Однако со временем благочестие из кота повыветрилось. Молился он редко и по особым случаям.

Но сейчас, похоже, наступил именно такой случай.

Кот встал перед книжным шкафом (за неимением лучшего), почтительно опустил хвост долу, склонил голову и зашептал:

— Господь мой Иисус Христос, спаситель живых и мёртвых, созданных по воле, образу и подобию Отца твоего, помоги мне…

Тут Базилио запнулся.

С одной стороны, логично было бы попросить Господа об освобождении из плена, вместе с Алисой. С другой — его отец учил, что негоже просить о несбыточном, так как это ставит просимого в неловкое положение. Ставить в неловкое положение самого Господа благочестивый Баз ни в коем случае не хотел. Однако же его мама говорила, что Господь не любит лицемеров. В этом кот тоже не сомневался: весь его жизненный опыт утверждал, что по-настоящему могущественные существа и в самом деле лицемеров не любят. С четвёртой — думать было некогда, прерывать молитву было крайне неблагочестивым.

Поколебавшись, кот последовал маминым принципам.

— Господи, — взмолился он совершенно искренне — помоги мне выбраться отсюда и спасти лису Алису. И пошли ей исцеление от болезни её. И вообще, Господи, — внезапно решился он, — сделай как-нибудь так, чтобы мы с ней смогли… — он смущённо пропустил несколько слов, надеясь, что Бог сам догадается, — …и жили бы вместе долго и счастливо. Ибо ты ведь добрый и милосердный, Господи, хотя иногда и кажется, будто это не так. Пожалуйста, очень прошу…

Тут произошло нечто, о чём Базилио потом вспоминал неоднократно, и всякий раз — со всевозрастающим недоверием к собственным чувствам и памяти.

5

Точно медленно расходились какие-то тяжёлые, извека закрытые врата, и в растущую щель… но нет, не так всё было.

А может быть, небо стало раскалываться надвое, тонкая полоска черноты протянулась от горизонта к зениту и стала медленно расширяться… нет, какое уж тут небо, какоенебо?

Или вот: на миг вдруг пришёл в движение вечный невидимый фон, на котором… нет, тоже мимо.

В общем, Базилио ощутил, что какая-то грань бытия, всегда глухая, чёрная и пустая, внезапно осветилась изнутри. Повеяло теплом — а может, прохладой: в тот миг казалось, что это одно и то же. И вместе с этой прохладой или теплом пришёл далёкий, бесконечно далёкий и бесконечно спокойный голос: