Золото Вильгельма (сборник)

– Доктор не входит в стоимость вояжа, – сказал я несколько поникшим голосом, возвращаясь к нашей беседе, и сделал попытку сдвинуться с места.

– Зачем не входит? – строго спросил англичанин, отстраняя мою попытку.

– У нас доктор без денег, доктор нот мани, – добавил я для большей ясности. – Мне доктор без денег, вам доктор без денег, ему доктор без денег, – показал я на мальчика и сделал широкий жест рукой, как бы присоединяя к нам пляж, санаторий и всю страну.

– Коммунизмус! – радостно догадался англичанин.

– Да, – подтвердил я, но почему-то не успокаиваясь на достигнутом понимании. – Вир бауен моторен! Вир бауен турбинен! Вир бауен машинен! – в ритме марша добавил я неожиданно для себя.

По-видимому, в результате умственного перенапряжения в голове у меня произошел какой-то сдвиг и на поверхность всплыл этот обрывок стишка, когда-то наспех проглоченный на уроке немецкого языка и с тех пор бесцельно блуждавший в мутных глубинах памяти.

– Я, я! – по-немецки же прервал меня англичанин с некоторым раздражением, но не к самой индустриальной программе, как я понял, а к тавтологической длине списка.

После этого нам удалось сделать несколько шагов, но тут раздался карающий голос:

– Голые, куда прете, голые!

Я оглянулся. Пожилая женщина в хозяйственном халате вышла позади нас прямо из бамбуковой рощи.

Я решил этой горластой хозяйственнице не давать возможности приблизиться к нам и сам пошел ей навстречу. Я шел, глядя на нее и делая тайные знаки в том смысле, чтобы она замолкла, что это совсем особый случай, где не нужно кричать, что сейчас я к ней подойду и все будет ясно.

– Голыми куда прете! – еще громче повторила она, показывая, что ее гримасами не возьмешь.

– Сейчас, сейчас, – взмолился я, убыстряя шаги и делая руками жесты наподобие дирижера, который умоляет оркестр перейти на пианиссимо.

– Вы с какого заезда, вы что, не знаете правила, а еще москвичи, голые прете по территории!

– Во-первых, я не голый, а во-вторых, он англичанин, – начал я, пытаясь настроить эту камнедробилку на более академический лад.

– Так вы не наши! – взорвалась она и ринулась вперед в сторону англичанина так решительно, словно собиралась сдернуть с него полотенце.

Но нет, приблизившись к англичанину, она сначала девственно отвела голову в сторону, а потом и сама повернула направо к поредевшим зарослям бамбука, чтобы сократить путь к административной конторке. Халат ее развевался на ходу, цепляясь за мелкие поросли бамбука. Она его гневно одергивала руками, не давая снизить праведную скорость своего движения.

Когда я подошел к своим спутникам, она уже прошумела сквозь заросли и крикнула с той стороны:

– Стойте на этом месте, никуда не уходите!

– Мадам кричайт? – спросил англичанин, приподняв свои выгоревшие брови.

Я махал рукой возле головы, как бы ссылаясь на некоторое умственное расстройство этой женщины.

– Солнце, – догадался англичанин и кивнул на небо.

– Да, – сказал я, увлекая своих спутников как можно быстрее вперед.

– Голый англичанин! – услышал я издали, когда мы заворачивали за угол главного корпуса.

Нам нужно было войти в первую же дверь. У входа за столиком сидела девушка-дежурная.

– Кабинет кожника? – быстро спросил я, не давая ей опомниться.

– Второй этаж, первый направо, – по-военному отрапортовала она, стараясь не удивляться.

Я повернулся к англичанину и жестом устремил его в сторону лестницы, стараясь хотя бы с тыла прикрывать его наготу.

Англичанин был совершенно спокоен. Продолжая держать мальчика за руку, он с достоинством поднимался по лестнице, устланной ковром. Узор на ковре каким-то образом гармонировал с узорами на его набедренной повязке, и теперь он еще больше был похож на магараджу.

К счастью, больных, ждущих очереди, не оказалось, и я постучал в дверь.

– Войдите, – раздался спокойный женский голос.

Я открыл дверь и вошел. За столом сидела миловидная женщина в халате, источавшем свет милосердия.

– Простите, – сказал я и в двух словах объяснил, в чем дело, не забыв отметить не вполне обычный костюм англичанина.

Доктор внимательно слушала меня, кивая головой и глядя на меня тем ясным профессиональным взглядом, цель которого не столько понимать пациента, сколько успокаивать его.

– Ничего страшного, – заключила она нашу короткую беседу, – зовите своих англичан.

Я сделал слегка замаскированный прыжок в сторону двери и открыл ее. Англичанин с ребенком вошли, и я быстро прикрыл за ними дверь. Теперь я был уверен, что комендант, даже если при нем и окажется достаточная подмога, не осмелится устраивать свалку в кабинете врача. Все же я считал: чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше. Доктор, минуя обычные формальности, сразу взялась за ребенка. Она подозвала мальчика, повернула его к окну и наклонилась над раной. При этом ее ангельский халат издал хруст надкушенной вафли.

– Ничего особенного, – сказала она и, взяв со стола пузырек с зеленкой, стала смазывать рану.

Мальчик мужественно молчал, время от времени слегка сжимая губы. Доктор смазала рану какой-то мазью, а потом перевязала ее бинтом, таким же белоснежным, как ее халат.