Золото Вильгельма

– Посмотрим, – сказал Богатый Портной с угрозой и, отложив шитье, добавил: – А пока подымись, я тебе один «Марс» поставлю…

– «Марс» – это еще неизвестно, – сказал Алихан, вставая, – но этот человек свое дело знает.

Дни шли, а велосипедист продолжал приезжать в своей кепке, низко надвинутой на глаза, в сатиновой блузе с закатанными рукавами, в замызганных рабочих брюках, стянутых у щиколоток зажимами, и, конечно, каждый раз останавливался над самым обрывом, и ни шагом раньше. При этом он ни малейшего внимания не обращал на жителей нашей улицы, в том числе и на Богатого Портного. Я не вполне исключаю мысль, что он вообще не знал о его существовании.

– Так и будет останавливаться со своим дряхлым велосипедом, – сказал однажды Богатый Портной, тоскливо проследив за его благополучным спуском в канаву.

– Так и будет, – бодро отвечал снизу Алихан, – человек свое дело знает.

– Ничего, Алихан, – покачал головой Богатый Портной, – про Лоткина ты то же самое говорил.

– Лоткин тоже свое дело знал, – ответил Алихан и, раскрыв рот, показал два ряда металлических зубов, которые мы почему-то тогда считали серебряными, – как мельница работают.

– А Лоткин где? – ехидно спросил Богатый Портной.

– Лоткин через свое женское горе пострадал, – отвечал Алихан, слегка раздражаясь, – а при чем здесь этот человек?

– Ничего, – пригрозил Богатый Портной, – живы будем, посмотрим.

Несколько лет тому назад Лоткин поселился рядом с нашим домом. На дверях своей квартиры он повесил железную табличку с надписью: «Зубной техник Д.Д. Лоткин».

Лоткина у нас считали немножко малахольным, потому что он ходил в шляпе и макинтоше – форма одежды, не принятая на нашей улице тогда, а главное, все время улыбался неизвестно чему.

Бывало, розовый, в шляпе и в распахнутом макинтоше идет себе по улице с немного запрокинутой и одновременно доброжелательно склоненной набок головой и улыбается в том смысле, что все ему здесь нравится и все ему здесь приятно.

Особенно он расцветал, если встречал на пути какую-нибудь маленькую девочку. А таких девочек на нашей улице было полным-полно. Бывало, присядет на корточки перед такой девочкой, почмокает губами и протянет конфетку.

– Этот человек плохо кончит, Алихан, – говаривал Богатый Портной, проследив за ним, пока тот входил в дом или выходил из дому.

– Почему? – спрашивал Алихан, подняв голову.

– Есть в нем не то, – уверенно говорил Богатый Портной.

– Докажи! – отзывался Алихан.

– Если человек все время улыбается, – пояснял Богатый Портной, – значит, человек хитрит.

Лоткин жил вдвоем с женой, и когда, бывало, выходил с ней на улицу, все смотрели им вслед. Жена его, высокая, выше Лоткина, тонкая женщина, говорили – красавица, проходя, обычно опускала голову, углы губ ее были слегка приподняты, словно она едва сдерживала усмешку, как бы стыдясь за своего Лоткина. А он знай себе идет, размахивая руками и ничего не понимая, улыбается направо и налево, здоровается, приподымая шляпу, и в то же время рыскает глазами, нет ли где поблизости сопливой девчонки в кудряшках, была бы поменьше, умела бы подымать и опускать глаза, да еще протягивать руку за конфеткой.

– Ах ты моя куколка золотая…

Однажды мы пошли купаться в море в такой компании – я со своим отцом, Оник со своим Богатым Портным и Лоткин с женой. Помню, всю дорогу Богатый Портной как-то подшучивал над Лоткиным, делая вид, что он о нем знает что-то нехорошее, а что именно, было неясно. Мне кажется, он завидовал Лоткину, что у него такая красивая жена. Лоткин почему-то на эти насмешливые намеки Богатого Портного не отвечал, а только сопел и все улыбался, прикрывшись от солнца свернутой газетой. На этот раз он был без шляпы.

Вблизи улыбка его показалась мне какой-то напряженной. Было неприятно, что жена его все так же опускала голову, чуть улыбаясь краями губ. Чувствовалось, что она поощряет Богатого Портного, во всяком случае, на его стороне. Тогда я не особенно прислушивался к тому, что они говорили, потому что меня самого угнетало тревожное предчувствие, что отец мой окажется в кальсонах.

Так оно и оказалось. Отец разделся в сторонке и, закатав кальсоны, вошел в море. Отец мой прекрасно плавал, и в воде было, конечно, незаметно, что он в кальсонах, но рано или поздно надо было вылезать из воды, и это растравляло мое сыновнее самолюбие.

Богатый Портной в трусах с голубыми кантами – мы их называли динамовскими – плескался у самого берега, как младенец. Он не умел плавать, но, так как он сам нисколько не стыдился этого, получалось, что он просто не хочет идти в море. Я заметил, что Лоткин в воде пытался заигрывать с женой, но она в море относилась к нему еще хуже, чем на суше.

Однажды рано утром я проснулся от тревожного шума, идущего с улицы.

– Лоткин жену зарезал, – услышал я чей-то голос, и чьи-то шаги за окном заторопились, боясь упустить зрелище.