– Ну конечно, разве бы мы посмели обмануть вас, донья Эулалия?
– Вы слышите, дон Фернандо де Венанго де Гаяльпа? Эти славные сеньоры просили меня быть их судьей.
– Пожалуйста, вершите суд, сеньора Эулалия, – согласился ранчеро. – Я уверен, вы приговорите негодяев к повешению.
– Если они того заслужили, дон фернандо-и-Колона де Молинарес! Я готова выслушать вас, – обратилась донья ко мне.
Я воспользовался ее благосклонностью и начал:
– Представьте, донья Эулалия, что вы много дней путешествуете по прерии, смертельно устали и падаете с ног от голода. И вдруг вы встречаете корову. Позволяется ли убить это животное, при условии, что шкуру вы оставите владельцу?
– Конечно, позволяется, – согласилась вершащая суд «дама».
– Не всегда и не везде… – попытался вмешаться ранчеро, но вошедшая в роль сеньора оборвала его:
– Теперь здесь приказываю я, дон Фернандо! Вы будете говорить, когда я разрешу.
Мексиканец покорно умолк. Выражение на лицах вакерос не оставляло сомнений, кто настоящий хозяин на ранчо.
– Вот и все наше преступление, прекрасная донья! – продолжил я. – И тут внезапно появляется вакеро, тот, что сейчас лежит на земле, набрасывает лассо на сеньора Маршалла, который сейчас стоит перед вами, и тащит его за собой. Не пристрели я его лошадь, молодой человек мог бы погибнуть!
– Сеньор Маршалл… – задумчиво протянула хозяйка. – Мне дорого это имя. Некий сеньор Аллен Маршалл снимал комнату у моей сестры в Сан-Франциско.
– Аллен Маршалл? – поразился я. – Аллен Маршал из Луисвилла?
– Он самый. Вы с ним знакомы?
– Ну конечно! Сеньор Бернард Маршалл – ювелир и приходится ему родным братом.
– Святая дева! Тот ведь тоже был ювелиром и как-то рассказывал, что у него есть брат по имени Бернард! Альма, твое сердце не обмануло тебя. Разрешите обнять вас, сеньор Бернард. Я рада приветствовать вас в нашем доме.
Не понимая, чем вызвана бурная радость сеньоры, Бернард уклонился от объятий и ограничился тем, что поцеловал ей руку.
– Я прибыл в эти края, – сказал он, – чтобы найти брата. Где он сейчас, донья Эулалия?
– Моя дочь Альма два месяца назад вернулась из Сан-Франциско. Сеньор Аллен сказал ей, что собирается ехать на прииски. Но как же так случилось, что вы – миссионер, а ваш брат – ювелир?
– Мой друг Олд Шеттерхэнд пошутил, поверьте, в том не было злого умысла.
Сеньора повернулась в сторону ранчеро.
– Вы слышите, дон Фернандо де Венанго де Гаяльпа? Они не миссионеры и не разбойники. Я оправдываю их. и они могут гостить у нас сколько пожелают. Альма. сбегай на кухню и принеси бутылку базиликовой. За такую встречу не грех и выпить.
Последние слова доньи Эулалии преобразили ранчеро. Его лицо просветлело. Верно, лишь по очень торжественным дням ему разрешалось приложиться к базиликовой настойке. Жизнь на ранчо тяжела и однообразна, поэтому добрый малый готов был забыть съеденную нами корову, а может быть, и прибавить еще парочку, лишь бы развеять скуку. Таким образом «хулепе»4
скрепил нашу дружбу и согласие.Через минуту сеньорита Альма вернулась с бутылью и стаканами. Словом «хулепе» мексиканцы называют любое снадобье на травах, включая даже самое отвратительное пойло.
И на этот раз напиток не отличался изысканным вкусом, так что мы всего лишь пригубили его, а Виннету даже не посмотрел на «огненную воду». Однако дамы, судя по всему, были привычны к его вкусу и с явным удовольствием потягивали крепкую жидкость, а ранчеро все подливал в свой стакан до тех пор, пока не вмешалась его жена.
– Остановитесь, дон Фернандо де Венанго-и-Ростре-до-и-Колона. Вам ведь известно, что у меня осталось всего две бутылки хулепе. Проводите сеньоров в дом, а мы тем временем переоденемся к обеду.
Дамы исчезли во внутренних покоях, а ранчеро провел нас в небольшую столовую, где стоял длинный стол и скамьи, сколоченные из грубо обструганных досок. В открытую дверь я заметил, что вакерос окружили наших лошадей, и вспомнил, что мексиканская поговорка гласит: «Лучший пастух может оказаться воришкой». Поэтому я поспешил к ним и, как оказалось, подоспел вовремя – вакерос уже заглядывали в наши переметные сумы.
Пришлось оставить у коновязи Боба, чтобы он приглядывал за лошадьми, и пообещать ему, что пришлю всех яств, которые подадут нам хозяева. Вернувшись в столовую, я увидел там дам и не узнал их, до того разительно они переменились. Причесанные и разнаряженные, они могли без урона для чести показаться на главной улице Мехико.
Основной особенностью костюма мексиканских женщин является «ребосо», длинная кружевная шаль, заменяющая им и шляпку, и чепец, и вуаль. Такие шали плетут индеанки, и нередко работа продолжается два года, поэтому и стоят они под сто песо, а иногда и больше. Именно в таких дорогих ребосо и появились наши хозяйки, и должен признать, что выглядели они весьма привлекательно.