Золотое Дло

Первые годы Советской Власти, страна ничего, кроме декретов, лозунгов и транспарантов, не производила. Национализированное народное хозяйство и промышленность, медленно приходили в упадок. Отобранные у капиталистов заводы и фабрики стояли, полученная крестьянами земля не плодоносила. Пытаясь спасти положение, власти сменили политику военного коммунизма, НЭПом! Частные предприниматели бросились в наркомат внутренней торговли, регистрировать потребительские и промысловые товарищества. Вскоре в стране появились коммерческие рестораны и торговые кооперативы. Артель «Золотое Дло. Давид Пандир и сын», появилась сразу после денежной реформы. Трудились в артели всего два человека — Давид и его уже взрослый сын Михаил. Кроме того, докучая вопросами, под ногами крутился внук ювелира, пытливый и сообразительный Захарка. Пять лет, пока большевики не свернули экономические реформы, артельщиков никто, кроме редких гастролёров-налётчиков, не тревожил К слову, в свете реформ, синагогу опять открыли, хотя и заштукатурили Звезду Давида, красовавшуюся над входной дверью. В 30х годах, неожиданно вспомнив о «революционной бдительности», гайки поджали, кооператоров стали клеймить в прессе и по радио, постепенно сворачивались временные свободы. Нескольких успешных коммерсантов посадили, дюжину лишили гражданства и выслали за границу. Но на «Золотое Дло» смотрели сквозь пальцы и артель продолжала работать.

С раннего детства, Захар постигал азы семейного дела. Артельщики в основном изготавливали на заказ золотые обручальные кольца, реставрировали украшения — серьги, цепочки с кулонами да брошки, иногда ремонтировали настенные ходики с шишками и кукушками, будильники, реже ручные и карманные часы. Именно часы, больше всего привлекали маленького Захара. Его завораживали затейливые хитросплетение шестерёнок, движение всевозможных пружинок, скачки капризных маятников, фантастический блеск полированных частей механизма, волшебный танец стрелок. Мальчик был уверен, что они живые, поскольку отец, а именно он всегда занимался часами, разговаривал с ними, как с одушевлёнными существами. Быстро справившись со школьными уроками, Захар оставшееся время дня, просиживал возле отца, внимательно вглядываясь в мудрёные манипуляции с крошечными инструментами.

— У швейцарцев есть один страх, — терпеливо поучал его отец, — они боятся влаги, поэтому…

Отец мастерил специальные прокладки из прорезиненных ниток и взамен износившихся, аккуратно вставлял их в паз между корпусом и крышкой. Он был настоящим знатоком наручных часов и мастером своего дела. Однажды, Захар был свидетелем разговора, между отцом и заместителя начальника местной милиции Василием Цыбуленко, который уже не в первый раз, приносил в ремонт свои наградные, карманные часы:

— Послушайте, Буцыленко, умолял его отец, открывая воронённую «луковицу», ради Бога, перестаньте заводить их до упора!

На внутренней, защитной крышке механизма, была пробита марка часов «Павелъ Буре, Поставщикъ Высочайшаго Двора».

— Во-первых Цыбуленко, а во-вторых, — милиционер набрал полные лёгкие воздуха, его глаза округлились и стали похожи на два циферблата, усы напряглись и замерли как стрелки, на без десяти два, — во-вторых Бог, есть пережиток, и я не дозволю…

— Не надо шуметь, уважаемый… Ведь я вам уже рекомендовал заводить часы не больше пятнадцати оборотов, — мягко продолжал отец, не обращая внимание на реплику, — поймите, что при достижении усилия больше полного завода пружины, фрикцион начинает проскальзывать по внутренней стенке барабана. Теперь посмотрите вот здесь, у вас же сплошной износ пружины. А вы крутите заводную головку, будто это уши уличных босяков…

Мастер с укором посмотрел на чекиста, тот виновато опустил глаза и усы, затем тихим голосом спросил:

— Возьмётесь, Мыхайло Давыдович? Меня же ими сам Котовский наградил! Григорий Иванович, рассказывали, что котлы у буржуя царских кровей, ещё в Крыму экспроприировали…

На тяжёлой крышке карманных часов, Захар успел прочитать глубокую гравировку: «За беспощадную борьбу с контрреволюцией. Красный командир Г.И.Котовский! 1924 г.»

— Всем по «маузеру», а мне вот котлы… — разочарованно добавил товарищ Цыбуленко.

Когда попадался сложный ремонт, к нему подключался дедушка Давид. Он ворчал, жаловался на зрение и радикулит, потом завязывал на затылке в узел длинные, светлые, едва тронутые сединой волосы и в конце концов приспосабливался у стола. Затем он приставлял часы задней крышкой к уху и долго слушал, после чего внимательно изучал механизм в увеличительный глазок, иногда что-то записывал или чертил какие-то схемки. Дед брюзжал, что лишние детали снижают надёжность, затем всегда советовался с сыном и через день-два часы уже весело тикали на полке, в ожидании своего хозяина. А дедушка прислушиваясь к равномерному ходу механизма, едва заметно кивая головой в такт хода стрелок и пряча улыбку в бороду, говорил:

— Если один умный человек, что то сконструировал, другой умный человек, всегда сможет это переконструировать!