Золотое Дло

Бывало дед, на индивидуальный заказ или для близких друзей, делал редкой красоты браслеты и ожерелья. Своеобразной чеканки и полировки золото, блестело будто было усыпано сотнями крошечных алмазных осколков. В частности он собенно гордился парой обручальных колец, которые изготовил для глазного хирурга профессора Кальфы и его невесты, приехавших к деду в артель из самой Одессы. Они сняли два люкса в гостинице «Рояль» и жили там неделю, пока ювелир не закончил работу. В пятницу вечером, чтобы поглазеть на знаменитого хирурга и его красавицу невесту, у синагоги собрался весь город. Получив кольца, Кальфа с невестой счастливо отбыли обратно в Одессу, а извозчики ещё долго болтали, что профессор отвалил Давиду за кольца, пять с половиной косарей.

Одним из любимых занятия Захара, было листать старый дедушкин альбом. Мальчик выл очарован рисунками, каждая следующая страница открывала для него новый мир. Здесь были затейливые узоры и причудливые надписи странными буквами, фрагменты домов и эскизы целых зданий, экзотические фрукты и необыкновенная одежда, старинное оружие и диковинная посуда. Отдельная часть альбома выла посвящена хитроумным формулам и записям. Иногда дед садился рядом с внуком, тогда каждый рисунок или иллюстрация превращались в захватывающую историю.

Днём в лавку приходила мама. Она приносила обед — обязательно горячий куриный суп или бульон, компот — летом из ягод, зимой из сухофруктов, домашнее ванильное печенье. Обедали прямо в лавке, дед упрямо твердил, что для хорошей репутации фирмы, хозяин неизменно должен находится в мастерской. Если во время обеда, в лавку заходили посетители, их всегда приглашали к столу. Однажды в «Золотое Дло» зашёл управляющий обувной фабрики «Большевичка», розовый, как окорок, товарищ Опанасенко. Он был одет в застиранную косоворотку, расшитую замысловатыми узорами и кепку-восьмиклинку, чудом державшуюся на его выбритом до блеска затылке. От него тёрпко пахло резиновым клеем и английской ваксой. На ладони управляющего, лежали два золотых, обручальных кольца, он любовался ими и цокая языком приговаривал:

— Отличная робота, товарищ Пандир, — обратился он к деду, — вот теперь моя Любаня будет довольна… Блестят красиво и похожи друг с дужкой, как две капли горилки! Ну да…

Опанасенко рассчитался с дедом за работу, но почему-то не уходил, переминался с ноги на ногу у двери.

— Может хотите перекусить? — спросила его мама, которая в это время уже собирала со стола посуду.

— Спасибо хозяйка, печенье уж больно аппетитно пахнет.

Мама налила ему кружку компота, положила на тарелочку несколько печений.

— Угощайтесь пожалуйста!

Опанасенко быстро съел печенье, собрал пальцами крошки с тарелки и одним глотком махнул компот, а потом вытерев рукавом губы, неожиданно спросил у мамы:

— Ну вот вы евреи… Откуда вы взялись? — в лавке повисла тишина, — хм, вот например турки из Турции, китайцы из Китая, мы украинцы з Украины, разумеете?

— Тогда мы из Торы! — сказала мама и печально улыбнулась. Опанасенко задумался на минуту, силясь понять ответ, затем многозначительно произнёс:

— Ну да… Я было подумал из города Кишинёва, — и добавил, почесав ногтями блестящий затылок, — а обратно, у вашу Тору, не тянет вернуться?

— Наверное тянет…

В конце рабочего дня, дед собирал со столов все инструменты, протирал их специальной бархатной тряпочкой, иногда смазывал машинным маслом и складывал в большой ящик, светлого, некогда полированного дерева. Ящик состоял из нескольких съёмных ярусов, где для каждого инструмента имелась своя ложбинка. Инструменты были предметом любви и гордости дедушки. Иногда ему просто нравилось держать их в руках, в такие минуты его взгляд замерев, упирался в видимую только им одним точку, в седой бороде блуждала добродушная улыбка. Казалось он вспоминает что-то дорогое и очень приятное…

Ювелирная лавка примыкала к дому, где жила вся семья. По пятницам, после обеда, Захара отправляли в пекарню Гройса за халой, дед и папа приходили домой пораньше, переодевались в субботние сюртуки и шли в синагогу. За ними шагал Захар, держа за руку маму. Домой возвращались поздно, мама зажигала свечи, дед ломал халу, отец разливал вино, все неспешно ужинали. Потом дед рассказывал, как в 1898 году, со старшим братом Яковом, они путешествовали в Палестину, как добрались до Турции пароходом, затем брели пешком, как настоящие дервиши, через Сирийское Королевство, как полумёртвыми их нашли в пустыне бедуины, как в самом конце их длинного путешествия, они всё-таки узнали… У Захара никак не получалось дослушать историю до конца. Под монотонный голос деда его веки тяжелели и он засыпал, положив голову на колени матери.