Золотое дно

Но главное кушанье, это уже после подогретых пирожков, женщины внесли с особой помпой — пельмени в оранжевых звездах масла, с тонким как бумага тестом и тройной начинкой — говядиной, бараниной и капустой… Вот чем занимались женщины все это время на кухне!

— Ни фига себе — хлеб да лук, — съязвил Никонов, мигнув Хрустову.

— Извините, немного затянули… — смущенно улыбалась хозяйка, прижимая кулачок с искривленными пальчиками к груди. — Вот сметана. Может, кому со сметаной сверху?.. Лева, говори речь.

Хрустов почему-то побледнел, как на собраниях в прежние времена, поднялся, взял рюмку. С полминуты молчал.

— Только стихов не читай… — шепнула ему жена.

— Ну вот!.. — Сморщился Льва Николаевич. — Словно птицу сшибла влет. Зачем?! Я не собирался… А теперь специально и прочту Бойцова. Пока Утконоса нет.

Галина Ивановна удивилась:

— А что, собирался зайти?

— Да, да! — торопливо проговорил Никонов. — Да! А ты читай, читай! Вы, бабы, какие-то иногда не чуткие. Давай, Лёвочка.

— Стихи р-рабочего поэта Алексея Бойцова. — Хрустов поставил рюмку и вскинул руку, едва не сбив на этот раз бутылку со стола.

Не знаете вы, дуры, сони,
начальнички, каких не мало,
как мы плясали на бетоне,
на жарком, словно одеяло.
Как мы его вбивали в горло
реке великой и могучей.
И звуки золотого горна
нам были б песней самой лучшей.
Но здесь олень кричал на гребне,
вопили МАЗы сквозь бураны,
и словно телефоны в небе
звонили башенные краны…
Вам, будущие девы мира,
такие танцы не приснятся.
Наш громкий век пойдет на мыло,
нас будут школьники стесняться.
Но наши ночи трудовые,
и голод, и счастливый бред
помянет все-таки Россия,
когда погаснет Солнца свет…

Никонов и его жена поаплодировали. Хрустов, все такой же бледный, сел и, играя ноздрями, долго смотрел в некую точку. Дальневосточный гость тронул его за плечо:

— Все хорошо. А давай-таки Алешке телеграмму замахорим? Через МИД. Или прямо на посольство. Дойдет!

Хрустов словно не слышал. Галина Ивановна мягко отозвалась:

— Не стоит, мальчики, не волнуйте Алексея Петровича. Еще запьет. Майнашев как-то заезжал, говорит: беседовал с ним по телефону… как получит из России провинциальную газету или письмо, сразу заводится…

— Он за Россию страдает, — проворчал Хрустов. — Не то что.

— Да и кто нынче не пьет?! — хмыкнул Сергей Васильевич. — Врачи советуют!

— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — детским голоском весело продекламировала цыганистая Татьяна. — Ой, а это грибы?!

В квадратной посуде посвечивали, плотно сложенные, мелкие маслятки, как толстенькие патроны, а рядом в узком судне — грибы крупные, с засохшей клеёночкой шапки.

— Лева собирал… видите, белые… прямо фарфор.

— А у нас японцы весь урожай лисичек скупают и папоротник, — откликнулся, жуя, Никонов. — Слышишь, Галь? Пока они там все не съели, надо к нам, поправите здоровье…

— Нам и тут хорошо, — за жену ответил Лев Николаевич. Он вскидывал глаза на дверь, напряженно ожидая прихода Туровского. — Галька медсестрой работает. Нас уважают. Нам хватает.

Галина Ивановна смущенно улыбнулась Никонову:

— Лева в стройтехникуме преподавал, но строители здесь больше не нужны, расформировали… А бруснику кто собирает? Он ее, Сережа, как бульдозер совком…

— Поскольку и есть… с-совок! — напрягаясь, пробурчал Хрустов. Он все-таки был уже пьяноват, я-то знал, сколько он выпил. Могло статься так, что с появлением Утконоса взъярится и вечер встречи испортит. Между тем, еще не чующие грозы, постаревшие красотки, сидя рядышком, смотрели друг на дружку и смахивали слезы.

Зазвонил домашний телефон Хрустовых. Галина Ивановна, как пташка, легко вспорхнула, сняла трубку.

— Кого?.. Ой, он сейчас занят… — И пояснила мужу. — Варавва. Скажу, чтобы завтра позвонил?

— Нет! — рявкнул Хрустов и перехватил трубку. — Да, нет! Не забыл… тут Серега Никонов в гостях… кое-что ему объясняю… А завтра выходим! Этих мы как перчатки вывернем! — И бросив трубку на рычажки, хотел сам себе налить в рюмку.

— Перестань. Не надо больше, — тихо попросила Галина Ивановна. — Я не хочу, чтобы ты умирал. И рабочий класс, думаю, не хочет. — Она сказала эти слова очень серьезным тоном.

— А куда ты собрался выходить? — жуя, спросил Сергей Васильевич.

Хрустов только носом повел — мол, должен сам догадаться.

— А с ягодой, Сережа, куда пойдешь? — продолжала хозяйка. — Тут у всех у самих все есть. Японцы далеко. А в Саракане на базар не пустят, там из Баку власть захватили.

— Из Баку? — И гость, грузный, нависший над столом, подмигнув, пропел дребезжащим «козлетоном»: