Золотое дно

— А чей же еще? «Ах, Иванов… ах, на живого героя посмотреть…» «Говорят, у него три уха!» «А Хрустов — бяка!» Не одобряю такие мысли. Они поверхностны, как радужная нефть на воде… Даже стыдно за тебя, Таня! Ты не думай, меня сам Васильев… — Он замолчал и рассердился. — Но дело не в этом!

Таня виновато прижалась к нему. Она ничего не понимала. «Он знает, что говорит, главное — любит меня. Смешной такой!»

— Постой тут, — услышала она. — Я сейчас.

— Нет-нет!.. — неожиданно вцепилась Таня в Хрустова. — Не оставляй меня! А то опять эта старуха…

— Не бойся!.. — Лева, оглянулся, кого-то увидел. — Эй, братцы! Зайдите к нам, позовите Бориса…

Он усадил Таню на чемодан, стал озабоченно ходить вокруг черного пятна в снегу, где еще недавно горел костерок. Девушка закрыла глаза. От дальнего дома, скрипя по снегу, к ним подбежал Борис.

— Мы ж не знали! — огорчился он. — Я в смену, Лева, идите — хата освободилась. — И добавил шепотом. — И Лехе скажу — щоб не лез…

— Разве только согреться, — строго пояснил Хрустов. — Таня приехала не для каких-то шашлей, а строить ГЭС. Идем, Татьяна!

Борис поднял два чемодана, Хрустов чемодан и сумку, и они втроем пошли к общежитию. Таня помнит длинный коридор, пропахший перегорелой кашей, машинным маслом и табаком. По стенам — огнетушители, висит велосипед. Лестница на второй этаж, снова коридор, в коридоре почему-то кровать. Борис чемоданом толкнул дверь — они вошли. Две кровати, два топчана на деревянных чурках, паровое отопление, печка… в углу котенок… нет, гантель. Нет, и кошка вышла навстречу, потянулась, сверкнув зелеными глазами. На стене рисованный цветными карандашами портрет бородатого дядьки в очках.

Холодно, как на улице. Не снимая шубы, Таня опустилась на стул. Борис пробормотал:

— Люто, люто… — и убежал на работу.

Хрустов закурил и принялся с высокомерным видом, стоя, разглядывать какой-то старый, наполовину порванный журнал. Таня не знала, как себя вести.

«Ну, почему он сердится? Разве я в чем виновата? Он сам виноват». Но Таня одна, далеко от дома, и Хрустов здесь был единственной ее опорой.

— Мог бы угостить чаем, — пробормотал, наконец, Хрустов. — Но ты же не будешь такой? Заварка кончилась — чистый кипяток.

— Буду, — тихо откликнулась Таня, ее колотило.

— Да? — Хрустов снисходительно вскинул брови, ушел и вернулся с чайником, налил в довольно мутные стаканы дымящейся воды. Таня отхлебнула.

— Как вкусно! М-морозы нынче.

— Как всегда, — отозвался Хрустов.

Гостья растерянно помолчала, встала и тоже принялась рассматривать, что попало на глаза, — опять этот портрет какого-то старика в бороде, цветные репродукции, вырезанные из журналов — красотки в шляпах у моря, кедровую шишку на подоконнике. Занавески давно бы надо здесь постирать. Хрустову, наверное, почудилась усмешка на ее лице.

— Что? Смешно?! — заговорил он, заглядывая ей в лицо то справа, то слева. — Самолет идет в пике и — плывет сквозь болото! По крыльям скользят лягушки, ряса! Да?! Смейся же! Покажи свои белые зубки! А я горжусь моей спартанской обстановкой!

«Как болезненно он все воспринимает. И как много говорит».

— Устал? — тихо спросила Таня. — Ты же всю ночь работая. Ляг, поспи…

Хрустов, кажется, рад был возможности спрятать, наконец, свое лицо. С послушным видом (мол, раз тебе хочется — пожалуйста!) он лег на койку ничком и затих — то ли уснул, то ли притворился спящим. Таня постояла над ним и начала бродить по комнате, обходя чемоданы, с которых на пол натаяла прозрачная лужица. Подошла к окну — стеклышки в двойных рамах не целиком были в белой непрозрачной бахроме, возле уголков остались чистые запятые, скобочки, через которые виднелись горы, сизая тайга, соседние дома, уступами уходящие к Зинтату вниз.

«Красивые места… но что меня ждет? Ой, дура!!!» Готовая снова заплакать, Таня выглянула в коридор — ей почудились звуки гитары. В конце коридора, у торцового окна, на кровати отдыхали «валетом» два парня, у одного в руках гитара, а на полу сидит третий, с фотоаппаратами на груди и в руках. Третий говорит негромко:

— Почему так мало едет к вам девчонок? Надо бить в колокол! Я лично займусь колоколом!

— Займись, — сказал один из лежащих. — Эх, спой, Серега! И ночью нет сна, и днем. Спой щипковую!

— Медведей сибирских боятся? — продолжал приезжий журналист. — Подумаешь — медведи! Беречь их надо, а не бояться! Я вон читал — всех их надо беречь! Змей, тигров, крокодилов, волков… Нет, нет, я гряну на всю Россию! Пусть едут!..

Серега, тренькая струнами, пел:

— Девчоночки моей отчизны, да что же вы, да где же вы? Какие любят вас мужчины? Среди какой ведут травы?..

«Нет, здесь я не пропаду, — немного осмелела Таня и еще шире открыла дверь, — и вовсе они не страшные. Одни — а не матерятся. Наверное, романтики».