Золотое колечко на границе тьмы

— Тоже… Есть такая, с описанием всех крушений в русском флоте. От петровских времен до Крымской войны.

— Всех-всех?

— Да. Много там всяких историй…

Сандалик придвинулся ко мне и сел поудобнее, словно решил, что эти истории я стану ему пересказывать. Потом произнес полувопросительно:

— Интересно, наверно…

— Конечно. Хотя и грустного много.

Сандалик понимающе кивнул, затолкал карту в ранец, но не встал. Ему явно не хотелось домой. Он подтянул на скамейку ногу, уперся в колено подбородком, посидел так, глядя куда-то вдаль. Потом сказал:

— В позапрошлом году у волнолома буксир штормом разбило, тоже люди погибли. Слышали?

— Да, я знаю…

— Так обидно, — тихо проговорил Сандалик. — Совсем недалеко от берега.

— Крушения чаще всего и бывают у берега.

Сандалик задумчиво покивал, каждый раз тыкаясь подбородком в колено. И признался:

— Я тоже не люблю книжки с плохими концами.

— Наверно, никто не любит, — сказал я.

— Наверно… А все-таки интересно, — вздохнул он.

— Что? — не понял я.

— Ну, та книга. Про крушения кораблей.

Мне показалось, я уловил его тайное желание. А может быть, мне не хотелось вот так просто встать и распрощаться с Сандаликом. Я в самом деле не люблю печальных концов, а этот конец был бы вполне печальный. Останется мальчишка со своими обидами. Ничем я его не утешил, ничем не помог, никакой даже маленькой радости ему не сделал. Стоило тогда останавливаться и садиться рядом?

Я сказал, почти не размышляя:

— Хочешь, я дам тебе эту книгу? Только на денек, послезавтра я уезжаю.

Он глянул удивленно. Глянул недоверчиво. Глянул обрадованно.

— А… как? А… она где?

Нам повезло: на проспекте Гагарина я увидел свободное такси и мы домчались до гостиницы буквально в пять минут. Я оставил Сандалика в машине, взлетел на лифте в свой номер, схватил книгу, вернулся и сказал шоферу:

— Обратно…

Надо было доставить Сандалика домой, а то получится, что похитил ребенка.

Он сидел в уголке кабины смущенный и слегка ошарашенный неожиданностью и быстротой всего, что случилось. Я сказал:

— У тебя сегодня вечер, завтра день и послезавтра почти день. Всю книгу, наверно, не прочитаешь, но кое-что успеешь.

— Ага… — тихонько выдохнул он. — А куда мне ее принести?

— Сможешь прийти прямо на вокзал?

— Конечно, — торопливо сказал он. — Я с первого класса один через весь город езжу.

— Поезд отходит в семь вечера. В полседьмого приходи к вагону номер шесть, я буду ждать.

— Ладно… — И дальше он всю дорогу молчал, только недалеко от кинотеатра «Мир» сказал:

— Здесь остановите, я тут пешком доберусь, по дворам…

Еще когда я ехал с Сандаликом в гостиницу, во мне зашевелились осторожные взрослые мысли. Книга редкая. Охотился я за ней несколько лет и лишь недавно «изловил» в Москве, в антикварном отделе Дома книги. Что я знаю про мальчишку? Где живет неясно. В какой школе учится — тоже (их несколько в том районе). Даже фамилию на дневнике не посмотрел. Как найдешь четвероклассника, про которого известно только, что зовут его Саша или Санька и прозвище Сандалик? К тому же это прозвище в новой школе, наверно, и не знают… А расспрашивать Сандалика я не решился. Подумает еще, что я ему не доверяю.

Конечно, ничего плохого о Сандалике я не думал. Но я боялся разных случайностей. Вдруг не удержится и вытащит книгу на уроке, а тут эта самая учительница, которая накатала запись в дневнике! "Дай сюда! Где взял такую книгу? Не отдам, пока не придут родители!" Или потеряет где-нибудь. Или еще что-то…

Но, в конце концов, шут с ней, с книгой. Если мальчишка не придет к поезду, я не о книжке думать буду. Из-за него изведусь, из-за Сандалика. А он может не прийти: мало ли какие причины готов нам подсунуть подлый закон "всемирного невезения"! Сандалик может просто опоздать, может неожиданно заболеть ангиной, может ногу подвернуть. Это еще ладно. А если будет спешить и не там побежит через улицу?..

Он не придет, а я буду маяться в вагоне от неизвестности и всяких мыслей…

Страх за мальчишек, видимо, у меня в крови. Первый раз я ощутил его давно, лет двадцать пять назад, когда повел купаться на озеро ватагу соседской ребятни. Простая мысль, что безопасность каждого гвалтливого и беспокойного пацана из этой компании зависит сейчас только от меня, вызвала колючую дрожь и нехорошую слабость в ногах. Но дрожь дрожью, слабость слабостью, а вскоре ватага превратилась в отряд. Появились походные палатки, фехтовальные клинки, парусная эскадра. И все это, как взрывчатой начинкой, было наполнено риском: походы по лесам и скалам, плавания по штормовым озерам, мушкетерские турниры, киносъемки с рыцарскими боями и абордажными схватками… И бояться приходилось каждый день. Даже в мелочах. Не пришел кто-то из мальчишек на вахту, и думаешь: не случилось ли что по дороге? Пошли ребята с занятий поздним зимним вечером — опять боишься за них. Ободрал кто-то колено или локоть — снова забота: хорошо ли промыли и забинтовали? Стоят ребята в ночном карауле — и сам спишь вполглаза…