Золотое пепелище

– А, увидели? В темноте? Острое у вас зрение, – похвалил священник. – Так и есть. Все ее работа. Я, к слову, удивился: она на Троицу обещалась зеленые покровцы поставить, да вот и пропала. Потому и золотые пришлось ставить. Да, она пошила как-то облачение, когда старое износилось.

«Вот это мило, – кисло размышлял Чередников. – Получается, что тетка, по сути, чужая, шапочно знакомая, гоняет за тридевять земель, из Москвы, а перед тем сидит, подбирает лоскут к лоскуту дефицитных тряпок – просто так, за спасибо и здорово живешь. Не брешет ли…»

Видимо, Генка подумал о том же, потому что спросил:

– Позвольте, гражданин Валаам… простите, как ваше отчество?

– Можно отец Валаам, – разрешил тот. – Если вам неловко, то Кирилл Александрович, это по паспорту.

– Хорошо. Вы все-таки поясните. Мы ведь от вашей системы отношений далеки. По каким причинам женщина нерелигиозная…

– Откуда вам знать?

– …столичная, занятая, ценный работник, к вам регулярно наезжала с такими, скажем прямо, сомнительными дарами?

– Почему же сомнительными? Хотя я понимаю, к чему вы ведете речь, – заверил поп, чуть улыбаясь, тонко. И, прежде чем Генка успел порадоваться, добавил: – Уж будьте добры, не шейте хозяйственное. Вижу я, человек вы ловкий, но ведь и я тут не более чем наемный работник, за все староста отвечает. А он, как понимаете, человек надежный, ваш то есть…

– Не серчайте, батюшка, я для себя спрашиваю, – тотчас подчеркнул Гоманов, лишь ушами чуть порозовев.

Поп заверил:

– Ни в коем разе не серчаю. А вот откуда брала эти вот ткани – уж простите, не ведаю. А ездила она потому, что… исповедовалась! Отношения духовного родства… ну как вам пояснить-то? Есть у вас врач, который сызмальства вас знает, а у вас болезнь. Будете к нему ездить хоть на край света.

– У нас везде врачи хорошие, – тотчас прицепился Генка.

Саша же понимающе промолчал. Разумеется, прав поп, совершенно то есть. К маме как-то товарищ аж из Комсомольска-на-Амуре прилетал, специально мост поправлять и переставлять коронку, которую Вера Владимировна ставила еще в те далекие времена, когда была лишь молодым специалистом. На тамошних холодных ветрах воспалилась десна, пошла «гулять» металлическая часть…

– Вы совершенно правы, и это прекрасно, – не стал спорить отец Валаам. – А вот Ирина и приезжала, и жертвовала щедро, и за мамочку, и особо за отца…

– А отца вы знавали тоже? – тотчас спросил Гоманов.

– Было дело, – помедлив, подтвердил поп.

– Давно?

– С тридцатых годов, с Ленинграда знакомы.

– Так она ленинградка? – вскинулся Шурик.

– Вы не знали?

Поп задал этот вопрос вроде бы просто, мимоходом, но ноздри у Генки дернулись и щека. Взял Гоманов след.

– Родилась она в Ленинграде. Отца я ее знал.

– Так вы, как это говорится… друг семьи? – уточнил Генка.

При этих словах лицо священника дернулось, по нему как будто рябь пошла. Он кратко подтвер-дил:

– Мы общались.

– Когда, как долго?

– С отцом? То есть лет с десять, если не путаю, как раз когда меня освободили.

– В пятьдесят третьем, – невинно подсказал Гоманов.

– Нет, чуть позже, – невозмутимо поправил отец Валаам.

– И что же, старик Каяшев тоже у вас как это… исповедовался?

– Да, однажды.

– Вы так точно помните?

– Конечно. Я всех помню.

Генка замолчал и принялся разделывать вторую корюшку, а Чередникову почему-то показалось, что именно сейчас молчать и не надо – да и хотелось поскорее закончить этот странный разговор.

– Простите, батюшка, а кем же трудился отец Ирины Владимировны? – спросил Саша и тотчас осекся.

Генка на него поглядел как на прилюдно обделавшегося, поп – с удивлением.

До Шурика дошло, что в самом деле неловко получилось, но он нашелся:

– Послушайте, но если бы мы все знали, то не стали бы вас беспокоить…

– Справедливо, – одобрил поп, – прощения прошу. Я-то думал, что вам все обо всех известно, а мне – лишь то, что сами рассказывают. Не проверяю трудовые книжки.

– Так поведайте, что знаете, – деланно добродушно попросил Генка, бросив на Чередникова многообещающий взгляд.

– Я многого не знаю, – добродушно, но все-таки с некоторым напряжением проговорил поп. – Трудился Владимир Иванович по снабжению, еще с тридцатых годов, сперва в Ленинграде, потом в Москве, там заболел, потом и на пенсию вышел. Собственно, все.

Замолчал.

– Точно ли все? – спросил Гоманов.

– Все, – подтвердил поп.

Тут вдруг, моргнув, погасло электричество. Было тихо, лишь молотил дождь за окном, в темноте весело потрескивали разгоревшиеся дрова, подмаргивали ярко-алые угли. Отец Валаам, встав, взял кочергу – Генка, как бы невзначай, сунул руку за полу, и Шурику показалось, что щелкнула отстегиваемая кобура. Впрочем, поп всего-навсего принялся шуровать в горниле, разбивая угли. По-прежнему молча извлек свечу, зажег ее, выставил на стол.