Золотое руно

…до этих мерзких торговцев по телефону, которые звонят во время ужина.

Рэйчел улыбнулась, положила журнал, сложила руки на груди и принялась ждать.

Глава 16

— Спасибо, Дэррил, — сказала Сьюзан агенту Хадкинсу, когда он ввёл Оррина Джиллетта в кабинет.

Дэррил кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Сьюзан повернулась к адвокату.

— Мистер Джиллетт, вы весьма торопились покинуть здание сегодня утром, — она по‑прежнему сидела в кресле на колёсиках за столом в форме почки. Джиллетт занял место напротив.

— Да, как я и сказал, у меня была встреча. — Он посмотрел ей в глаза и добавил: — Важная встреча.

— Мне очень жаль, — сказала Сьюзан тоном, который, как она надеялась, даст понять, что это не так; она до сих пор была зла на этого клоуна. — И всё же позвольте задать вам несколько вопросов. Вы можете сказать, что вы делали в больнице?

— Я навещал друга, моего партнёра по юридической фирме. Он вчера попал в аварию.

— И где вы были в момент, когда погас свет?

— В коридоре. Я только что вышел из палаты моего друга.

— И скажите, мистер Джиллет, не испытывали ли вы чего‑либо необычного начиная с 11:06 сегодня утром?

— Испытывал, — сказал он. — Агент Секретной Службы наставляла на меня пистолет.

Сьюзан поневоле восхитилась его дерзостью. Она позволила себе лёгкую улыбку.

— Я имею ввиду, помимо этого.

— Нет.

— Никаких необычных мыслей?

Джиллетт прищурился.

— О чём вы говорите?

— Именно об этом: какие‑нибудь неожиданные видения, или воспоминания, или…?

— Это очень странный вопрос, — сказал Джиллетт.

— Да, это так, — ответила Сьюзан. — У вас есть на него очень странный ответ?

Джиллетт развёл руками.

— Что вы хотите, чтобы я сказал?

— Ну, в здании находится президент Джеррисон, и…

— Да, я знаю.

Сьюзан пропустила было эту фразу мимо ушей; в конце концов, в больнице множество телевизоров и сотни смартфонов, с помощью которых можно получать новости, не говоря уж о докторах и медсёстрах, сплетничающих о происходящем. Но что‑то в тоне, с которым Джиллетт произнёс «Я знаю» остановило её.

— Откуда? — спросила она. — Откуда вы это узнали?

Он выглядел так, будто в нём происходит какая‑то внутренняя борьба — пытался решить, как многим он может поделиться. Она снова спросила:

— Как именно вы об этом узнали?

Наконец, Джиллетт кивнул.

— Ладно, хорошо. Вы упомянули видения. В общем, было такое — я словно бы в коридоре, и президента везут в хирургию. Я был… у меня был пистолет, но я вам клянусь, мисс Доусон, я не имею никакого отношения к тому, что случилось с президентом. Там ещё были два человека на каталках, пожилой мужчина и женщина помоложе, и ещё медсестра — простите, очень фигуристая медсестра — и…

Сьюзан на мгновение задумалась. С двумя пациентами в коридоре был охранник; она уже узнала, что у этих двоих была запланирована операция по пересадке почки, и охранника вызвали на случай, если они начнут возмущаться тем, что их выпнули из операционной, чтобы освободить её для Старателя. Она заглянула в свои записи в поисках имени охранника.

— Иван Тарасов — вам это имя что‑нибудь говорит?

— Да, — сказал Джиллетт. Потом, оживлённо: — Да! Не знаю, откуда, но я знаю о нём всё. Он работает здесь охранником четыре года, у него жена Салли и трёхлетняя дочь Таня.

Сьюзан задала ему ещё несколько вопросов, чтобы удостовериться, что он связан с Тарасовым. Когда она закончила, Джилетт спросил:

— Так что, теперь я могу покинуть больницу?

— Нет, — ответила Сьюзан. — Простите, но вам придётся здесь задержаться.

— Послушайте, если вы не собираетесь предъявить мне обвинение…

— Мистер Джиллетт, — резко оборвала его Сьюзан, — Я не обязана предъявлять вам обвинение в чём бы то ни было. Это дело касается национальной безопасности. Поэтому вы будете делать то, что я вам скажу.

Эрик Редекоп шёл по вестибюлю больницы и больше всего на свете хотел оказаться дома. Он был измотан и…

И, будь оно проклято, продолжал читать воспоминания Дженис Фалькони. Он этого не хотел. Совершенно не хотел. Да, ему льстило — и стало приятной неожиданностью — что она находит его привлекательным. Но он чувствовал себя словно подглядывающим за ней, за её жизнью, словно какой‑то извращенец. То, что они оба работали в больнице, ещё больше ухудшало дело: здесь так многое оказывалось триггером для обращения к её воспоминаниям. Вот эта краска на стене коридора: он никогда раньше толком её не замечал, но она много раз останавливалась и рассматривала её. Конечно: он ведь знает, что у неё душа художника. А вот этот санитар, что идёт навстречу, имени которого он никогда не знал — это Скотт Эдвардс, который всё время старался попасться Джен на глаза.