Золотое руно

— Почему нет? Джоан Роулинг до сих пор под копирайтом, как и Стивен Кинг и Маркос Доннели — и при этом они оказали, и продолжают оказывать, огромное влияние на нашу культуру.

— Ну… — сказал я, не слишком убеждённый, — возможно…

— Скажем, один из ваших предков основал пивоваренную компанию, верно?

Я кивнул.

— Мой прадед, Рубен Салливан — Старый Салли, как его называли.

— Вот. И вы получаете от этого финансовые дивиденды по сей день. Не должно ли было государство конфисковать все активы «Sullivan Brewing» или как называется ваша компания, в семидесятую годовщину смерти Старого Салли? Интеллектуальная собственность — это тоже собственность, и к ней надо относиться как ко всему остальному, что человек может построить или создать.

Я сам об этом много раздумывал; сам я всегда пользовался только программами open‑source. И всё‑таки между постройкой и идеей есть разница, и в буквальном смысле слова осязаемая.

— То есть вы стали мнемосканом, чтобы получать отчисления за «Диномир» неограниченно долго?

— Не только ради этого, — ответила Карен. — Это, в общем‑то, даже не главная причина. Просто когда что‑то попадает в общественное достояние, кто угодно может делать с этим материалом всё, что захочет. Хотите снять порнофильм с моими персонажами? Написать о моих персонажах плохую книгу? Запросто, если мои произведения в общественном достоянии. И это неправильно; они мои.

— И живя вечно, вы сможете их защитить?

— Именно. Если я не умру, они никогда не попадут в общественное достояние.

Мы продолжали идти; у меня уже получалось гораздо лучше, а с мотором в животе я мог это делать целые дни и недели подряд, по крайней мере, так сказал мне Портер. Время близилось к пяти утра — я не помню, чтобы когда‑либо оставался на ногах так поздно. Я как‑то и не задумывался о том, что если долго не ложиться спать, то и летом можно увидеть на небе Орион. Ракушка, должно быть, страшно по мне соскучилась, хотя робокухня её кормит, а мой сосед согласился выводить её гулять.

Мы прошли под фонарём, и я с изумлением разглядел, что рука у меня мокрая; она поблёскивала в свете фонаря. Лишь чуть позже я ощутил на руке влагу. Я провел пальцем вдоль предплечья.

— Ну надо же! — воскликнул я. — Роса.

Карен рассмеялась, совершенно не обеспокоенная.

— Точно, роса.

— Вы так легко к этому относитесь, — сказал я ей.

— Я стараюсь ко всему легко относиться, — ответила Карен. — Это всё материал.

— Что?

— Простите. Писательская мантра. «Это всё материал». Всё пойдёт в котёл. Всё, что вы чувствуете или переживаете, становится сырьём для будущих произведений.

— Это, гмм, довольно необычное отношение к жизни.

— Вы говорите как Дарон. В ресторане ему всегда было неловко, когда пара за соседним столиком начинала выяснять отношения. Я же всегда придвигалась поближе и навостряла уши, думая «О, как здорово; это ж чистое золото».

— Пффф, — сказал я. У меня уже лучше получались всякие звуки, которые не являются словами, но тем не менее передают смысл.

— К тому же, — сказала Карен, — с моими новыми ушами — а они очень чувствительны! — я смогу слышать ещё больше. Бедному Дарону это бы совсем не понравилось.

— Кто такой Дарон?

— О, простите. Дарон Бесарян, мой первый муж — и последний, чью фамилию я взяла; моя девичья фамилия Коэн. Дарон был симпатичным армянским мальчиком, мы учились в одном классе. Мы с ним были забавной парой. Спорили, бывало, о том, чей народ пережил худший холокост.

Я не знал, что на это сказать, поэтому сменил тему:

— Может, стоит вернуться внутрь, пока мы совсем не вымокли?

Она кивнула, и мы пошли обратно в гостиную. Дрэйпер — чернокожий адвокат — теперь играл в шахматы с одной из женщин; вторая женщина — та, что выглядела шестнадцатилетней — читала что‑то с планшета, а третья, к моему изумлению, прыгала со скакалкой под наблюдением персонального тренера «Иммортекс». Мне это показалось невероятно бессмысленным — искусственные тела не нуждаются в физкультуре. Но потом я понял, что это, должно быть, здорово — вдруг снова стать прыгучим и гибким после долгих лет заточения в дряхлом, умирающем теле.

— Не хотите посмотреть пятичасовые новости? — спросил я Карен.

— Можно.

Мы прошли вдоль по коридору и нашли комнату, в которой я вчера заметил телестену.

— Не возражаете против «Си‑би‑си»[73]? — спросил я.

— Нет‑нет, я её всё время в Детройте смотрю. Только так можно узнать, что на самом деле происходит в моей стране — да и в остальном мире тоже.

Я приказал телевизору включиться. Он подчинился. В прошлом я смотрел новости на этом канале сотни раз, но сейчас всё выглядело по‑другому, ведь теперь моё зрение стало полноцветным. Интересно, откуда в моём мозгу взялись те связи, что позволяют мне распознавать цвета, которых я раньше никогда не видел?

Ведущий новостей — сикх в тюрбане, смена которого, как я знал, продолжалась до девяти утра — говорил на фоне транслируемых на экране позади него новостных сюжетов: