Золотое руно

Даже несмотря на то, что было много свободных мест, я решил простоять всю дорогу на ногах, повернувшись ко всем спиной и делая вид, что изучаю карту линий подземки. Со времён моего детства метро медленно, но верно росло; совсем недавно была открыта новая линия в аэропорт, а другую продлили до самого Йоркского университета.

Когда поезд пришёл в Эглинтон, я вышел и отыскал коридор, ведущий к входу в дом Ребекки. Там я представился консьержу, который, надо отдать ему должное, был совершенно невозмутим, когда звонил в квартиру Ребекки, чтобы убедиться, что меня там ждут.

Я поднялся на лифте на верхний этаж и по короткому коридору подошёл к двери Ребекии. Там я секунду помедлил, собираясь с духом, и затем постучал в дверь. Дверь распахнулась, и я оказался лицом к лицу с прекрасной Ребеккой Чонг.

— Привет, Бекс, — сказал я. Я уже собрался было склониться к ней для нашего обычного поцелуя в губы, но тут она отступила на полшага назад.

— О Господи, — сказала Ребекка. — Ты… Боже, ты правда это сделал. Ты говорил, что собираешься, но… — Ребекка застыла, удивлённо раскрыв рот. Я впервые обрадовался, что не имею внешних индикаторов внутренних переживаний.

— Можно войти? — сказал я, наконец.

— Э‑э… конечно, — ответила Ребекка. Я вошёл в её пентхаус; невероятно красивые виды, как реальные, так и виртуальные, заполняли его стены.

— Всем привет, — сказал я, ступая с мраморного пола прихожей на берберский ковёр.

Сабрина Бондарчук, высокая и стройная, с волосами, как я теперь мог видеть, жёлтого цвета, стояла у камина с бокалом белого вина в руке. Она удивлённо охнула.

Я улыбнулся — полностью осознавая, что из‑за отсутствия характерной ямочки моя улыбка сейчас не такая, как прежде.

— Привет, Сабрина, — сказал я.

Сабрина всегда обнимала меня при встрече; в этот раз она не сделала ни единого движения в мою сторону, а без сигнала с её стороны я также не решился.

— Это… это потрясающе, — сказал лысый как колено Руди Аккерман, ещё один старый друг — мы с ним летом после первого курса ходили в поход по Восточной Канаде и Новой Англии. Под «этим» Руди явно подразумевал моё новое тело.

— Последнее слово техники, — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо. — Со временем они будут выглядеть натуральнее, я уверен.

— Да оно и сейчас очень клёвое, — сказал Руби. — Так… так что, у тебя теперь суперсила?

Ребекка всё ещё не пришла в себя; Сабрина же произнесла голосом телевизионного диктора:

— Он — мнемоскан. Она — раввин‑вегетарианец. Они воюют с преступностью.

Я засмеялся.

— Нет, сила у меня совершенно нормальная. Суперсила идёт за отдельную плату. Но вы же меня знаете: я любовник, а не боец.

— Это так… странно, — сказала, наконец, Ребекка.

Я посмотрел на ней и улыбнулся так тепло — так человечно — как только смог.

— Странность костей не ломит, — сказал я, но она не засмеялась шутке.

— На что это похоже? — спросила Сабрина.

Будь я по‑прежнему из плоти и крови, я бы, конечно, сделал бы глубокий вдох, собираясь с мыслями.

— Это иначе, — сказал я. — Хотя я привыкаю. Кое‑что весьма неплохо. У меня больше не болит голова — по крайней мере, до сих пор не болела. И проклятые боли в левой лодыжке исчезли. Но…

— Что? — спросил Руди.

— Ну, я всё ощущаю как бы в низком разрешении, так сказать. Такое чувство, что входящей сенсорной информации меньше, чем было раньше. Со зрением всё в порядке — кстати, я больше не дальтоник — хотя я иногда осознаю, что изображение, что я вижу, состоит из пикселов. Но вот обоняние практически отсутствует.

— Когда рядом Руди, это не так уж плохо, — сказала Сабрина.

Руби показал ей язык.

Я всё время пытался встретиться взглядом с Ребеккой, но каждый раз, когда я на неё смотрел, она отводила глаза. Я тосковал по её кратким прикосновениям, по её руке у меня на предплечье, по касанию её бедра, когда мы сидим рядом на софе. Но за весь вечер она ни разу меня не коснулась. Она даже смотрела в мою сторону редко.

— Бекс, — сказал я ей, наконец, когда Руди отправился в ванную, а Сабрина ушла смешивать себе коктейль. — Это по‑прежнему я, ты ведь знаешь.

— Что? — спросила она, словно не имела понятия, о чём я говорю.

— Это я.

— Ага, — сказала он. — Конечно.

В повседневной жизни мы редко называем имена — как свои, так и других. «Это я», — говорим мы, когда звоним по телефону. Или «Смотрите, кто пришёл!», когда кого‑то приветствуем. Так что, возможно, то была моя паранойя. Но до конца того вечера никто, даже моя милая, милая Ребекка, не назвал меня Джейком.

Я вернулся домой в поганом настроении. Ракушка зарычала на меня, когда я подошёл к входной двери, и я зарычал в ответ.

— Здравствуйте, Ханна, — поприветствовал я экономку, входя на следующее утро в мамин дом через главный вход.

Маленькие глаза Ханы округлились, но она быстро пришла в себя.

— Здравствуйте, мистер Салливан, — ответила она.

Внезапно я услышал, как говорю то, чего никогда раньше не говорил.

— Зовите меня Джейк.

Ханна явно была удивлена, но подчинилась.

— Здравствуйте, Джейк.

Я был готов её расцеловать.

— Как она?

— Боюсь, не слишком хорошо. В этом своём настроении.