Золотое руно

Дэйл устал ждать, когда ему предложат сесть, и уселся сам. Стул на металлической раме, слишком маленький для него, протестующее застонал под его весом.

— Я бы не был так уверен. Зависть среди учёных цветёт пышным цветом. Эти джентльмены сражаются за всё уменьшающиеся гранты и трудятся в безвестности, когда какой‑то тип из Пиджин‑Фордж, штат Теннесси, делает миллионы и ручкается с Джем Лено[214]. Они думают, что никто не сойдёт с ума настолько, чтобы арестовать пришельца — они не знают, насколько Монти Эйджакс жаждет власти. По их мысли, это станет идеальным преступлением; Вашингтон, несомненно, заметёт дело под ковёр…

— Что он таким образом и пытается, по‑видимому, сделать, — сказал Перес. — Нет, господин адвокат, мы взяли того… мы взяли то существо. Это точно был тосок.

Очередь Дэйла пронзать уничтожающим взглядом.

— Я думал, лейтенант Перес, что вы в своей жизни натерпелись достаточно от подобного образа мыслей, чтобы не практиковать его самому. Это точно был тосок. Это наверняка латинос. Это был какой‑то чёрный парень — о, глядите, вон там какой‑то чёрный, должно быть, он.

— Не обвиняйте меня в этом, советник. Не смейте меня в этом обвинять.

— Почему нет? Это точно был тосок. На Земле семь тосоков. И если только вы не сможете доказать, что это был именно Хаск — Хаск и никто другой — мой клиент выйдет на свободу.

— Нет, ну конечно же это Хаск.

— Вы не сможете этого доказать.

Перес улыбнулся.

— Увидите.

*12*

Фрэнк и Дэйл встретились за завтраком в ресторане отеля «Юниверсити‑Хилтон», на противоположной стороне Фигероа‑стрит от университетского кампуса. Завтрак Фрэнка состоял из пшеничных хлопьев с обезжиренным молоком, половинки грейпфрута и чёрного кофе. Дэйл ел бекон, яичницу из двух яиц, огромный тост — казалось, в половину буханки — с апельсиновым мармеладом, и запивал целым кофейником кофе со сливками и сахаром.

— Вся планета требует интервью с вашим клиентом, — сказал Фрэнк.

Дэйл кивнул и глотнул кофе.

— Я знаю.

— Мы им разрешим?

Дэйл перестал жевать и задумался.

— Пока не знаю. На широкую публику нам плевать. Нам интересны только те двенадцать человек, что окажутся в составе жюри. И вопрос в том, пойдёт ли нам на пользу, если потенциальные присяжные будут знать Хаска. В конце концов, мы ведь не собираемся выставлять Хаска в качестве свидетеля, так что…

— Не собираемся?

— Фрэнк, никто никогда не выводит подзащитного свидетельствовать, если этого можно избежать. Так что да, интервью может быть нашим шансом познакомить с Хаском людей, которые могут оказаться в составе жюри, дать им шанс узнать и полюбить его. С другой стороны, это очень необычное преступление, и если они решат, что Хаск — просто какой‑то странный чудик, то вполне могут вообразить, что он его и совершил.

— Так что же нам делать?

Дэйл вытер лицо салфеткой и сделал знак официантке принести ещё кофе.

— Мы разрешим одно интервью — с кем‑нибудь из крупняков. С Барбарой Уолтерс, к примеру. Или Дайаной Сойер[215]. С кем‑то их уровня.

— Что, если оно пройдёт неудачно? — спросил Фрэнк. — Вы сможете потребовать переноса слушаний в другое место?

— В какое? На обратную сторону Луны? Вам не скрыться от новостей о процессе такого масштаба.

Лицо Барбары Уолтерс демонстрировало её любимое выражение заботливого внимания.

— Сегодня у меня в гостях Хаск, — объявила она, — один из семи инопланетных гостей Земли. Хаск, как поживаете?

Дэйл, сидевший вместе с капитаном пришельцев Келкадом за пределами поля зрения камеры, попросил Хаска не надевать свои солнечные очки, хотя студийное освещение и доставляло ему неудобства. Впрочем сейчас, глядя на то, как он щурится, он спрашивал себя, не было ли это ошибкой.

— У меня бывали дни и получше, — ответил Хаск.

Уолтерс сочувственно кивнула.

— Уверена, что это так. Вы вышли на свободу под залог двух миллионов долларов. Какова ваша оценка американской правовой системы?

— У вас огромное количество заключённых в тюрьмах.

Уолтерс, казалось, на мгновение растерялась.

— Э‑э… да. Думаю, это так.

— Мне говорили, что ваша страна удерживает рекорд. У вас сидит тюрьме больший процент населения, чем в любой другой стране — учитывая даже те страны, что считаются полицейскими государствами.

— Я имела в виду применительно к вашему случаю, — сказала Уолтерс. — Как полиция Лос‑Анджелеса обращалась с вами?

— Мне объяснили, что я считаюсь невиновным, пока не будет доказана моя вина — и при этом меня поместили в клетку, чего мой народ не делает никогда, а ваш, как я раньше думал, поступает так только с животными.

— Вы хотите сказать, что с вами плохо обращались?

— Со мной плохо обращались, да.

— Вы хотите сказать, что, к вам, гость нашего мира, должны были проявить большее уважение?

— Ни в коем случае. В моём положении нет ничего особенного. Полагаю, что если бы вы интервьюировали человека, ложно обвинённого в убийстве, то он или она также жаловались бы на плохое обращение. Вам приходилось попадать в тюрьму, мисс Уолтерс?

— Мне? Нет.

— Тогда вы не поймёте.

— Да, — сказала Уолтерс. — Да, думаю, не пойму. А какова система правосудия в вашем мире?