Золотое руно

Она оглянулась на дверь и сняла халат. Все еще стройная фигура немного успокоила ее. Она отступила от зеркала, так, чтобы увидеть ноги, сбросила тапочки, переступила на холодном паркете и с удовольствием заметила, как на ее красивых гладких коленках выкололись и пропали мягкие ямочки. «Есть еще порох в пороховницах!» — вспомнила она прижившуюся в их комнате поговорку, но горестно усмехнулась: поговорка обычно относилась к тете Паше. Но вот опять перед глазами встал Крапов, и что-то теплое прокатилось по ее крови, разбудило сомнения, обострило чувства. И тогда она, как бы спасаясь или ожидая что-то, поспешно отошла от зеркала и принялась за своего любимого Пришвина.

«Перед следующим окном стояла девушка, молодая, но не очень красивая… — прочла Вера через страницу, и ей показалось, что это она едет в вагоне дачного поезда и смотрит в окно. — Она смотрела в зеленую массу молодой березовой зелени и улыбалась туда и шептала что-то, и щеки у нее пылали…»

Однако пущенные свободно мысли оттесняли смысл книги. Ей захотелось ехать куда-то в действительности, чтобы мелькала у самого лица молодая березовая зелень, а рядом стоял Крапов…

Хлопнула дверь — пришла тетя Паша — и мечты рассеялись. Вера еще немного, с трудом, подержала их, как снежинки на ладони, и с грустью вспомнила, что это с ней бывало и раньше.

2

Когда Вера вошла в третью палату, чтобы собрать градусники и записать температуру, все четверо больных находились в тех же позах, что и пятнадцать минут назад.

Старик Синицын сидел внаклонку, свесив босые жилистые ноги на пол, и ласково, как кота, гладил бедро. Это была его привычка.

Напротив его, обхватив сухими руками колени, сидел на своей кровати долговязый Латов. Колени его, тоже сухие и острые, оказались выше лица. Когда вошла Вера, он развел их, глянув на нее, как из укрытия, и снова сомкнул.

Третий — невысокий сутулый человек с коричневым обветренным лицом по фамилии Астаханов, прибывший на лечение из Средней Азии, сидел посреди палаты на табурете, сложив ноги по-турецки. Обрубок его левой руки делал его похожим на разбитую статую, к тому же он сидел смирно и слушал. Трудно было сказать, почему он недвижим, — боится ли потревожить больную руку, опасается ли упасть со своего ненадежного постамента или ему нравилась беседа, которую вел четвертый. Крапов, много и интересно рассказывавший. Крапов был врач и, как все считали, — счастливый человек: он много поездил по заграницам со спортивными делегациями. Назавтра Крапову предстояла серьезная операция. Он знал, как высоко его кровяное давление, но на операции настоял сам и в последние дни старался отвлекать себя от раздумий разговорами.

— Китайцы, как видите, едят преимущественно растительную пищу, жиров и мяса потребляют мало.

— А лягушек? — прогудел Латов, растворив колени.

— О! Это особый вопрос! В этом вопросе китайцы — глубочайшие материалисты в понимании развития природы. Они — не европейцы, для них все, что двигается, съедобно. Они нам с вами могут доказать, что в мясе лягушки или змеи, которых они едят с особым удовольствием, а из их кожи делают галстуки, — ничуть не меньше питательных калорий, чем в куре, а состав белка — один и тот же.

— Это не от хорошей жизни, — возразил Латов и сомкнул колени.

— Да, несомненно! — согласился Крапов. — Тут сказывается этническое давление: столько народу!.. Поэтому растительная пища для них — не лакомство и не забава, а необходимость, давно ставшая их национальной чертой. А как они готовят все эти травки! Помнится, однажды в Ланьчжоу, довольно крупном центре одноименной провинции… Верочка, вы за градусниками?

— Да, — мягко ответила она. — А вообще-то пора уже спать.

— Верачака, уколичик… — застонал Астаханов с табуретки, все так же не двигаясь, лишь вращая глазами.

— А ты, Астаханов, опять свое.

— Пожалэйть, Верачака…

— Да поймите же — нельзя. Нельзя. Вы и так уже стали после всех этих операций наркоманом, а это может плохо кончиться.

— Болина, пожалэйть…

— Верю, что больно, но что же делать? Врачи вас пожалели — отрезали кисть, а надо было чуть повыше. Теперь руки нет по плечо, а… Не упадите, Астаханов, и ложитесь, пожалуйста, спать.

Она собрала градусники, записала температуру. Подойдя к Крапову, она не сказала, как всем: ваш, пожалуйста, — а просто протянула руку с еле заметной улыбкой. Он придержал ее ладонь в своей и лишь потом отдал градусник. Она взглянула на шкалу и ободряюще улыбнулась: все хорошо. Потом пожелала всем спокойной ночи, а в дверях оглянулась и увидела его лицо, крупные живые глаза и темные брови.

Обойдя все палаты, Вера вернулась к себе за столик — на пост, и почему-то почувствовала себя одинокой в затихающем корпусе.