"Золотое руно"

Он взял сигарету, в полном мраке дошел до гостиной, в темноте закурил, по инерции встав на своем любимом месте, у стеклянной стены в сад. Он затянулся несколько раз, сигарета почти сгорела, но он безучастно скользил по ней взглядом и безразлично по саду, где мерцали в чаще фонарики, густо заросшие травой и кустами. Один вопрос... Ему в голову пришел единственный вопрос, на который он забыл ответить, и радость, которая сводила его с ума всю ночь, растаяла, как погасший фейерверк. Почему с такими деньгами мать покончила с собой? Почему?

Он положил сигарету в пепельницу, встал и тихо пошел по комнате, трогая предметы, ставя их на место и вновь беря в руки, словно он не разглядывал и не крутил их только что в руках. Не видя глазами, но вспоминая и думая расширившимся сердцем... Мать любила Францию, а его туда не тянуло, в бабушкину Россию - тем более. Слишком много дел, времени не было: учился, деньги делал. Правда, Кэти - русская, они по-русски говорят. В этот год все сломалось... мать покончила с собой. Оставила его одного, без объяснений, без записки. Так помолодевшая в последнее время, красивая, богатая... мама.

Ему дали отпуск, как обычно, на две недели. Он сказал: месяц или я уволюсь. Сюзи отступила. Он уехал туда, где надеялся что-то понять...

Саша опять подошел к окну. За стеклом осторожно шевелил черными ветками ночной сад. "Кто махал так же лапами?.." - крутилось у него в голове, и он вспомнил Париж.

В первое утро он вышел из гостиницы около творожных стен Сакре-Кёр, прошел два шага, и у него потемнело в глазах. Он постоял, потом присел на корточки, словно поправляя ботинок. Он, конечно, много думал об этом городе, даже очень много, но не предполагал, что встреча начнется так. Каждый поворот он здесь знал, видел перед мысленным взором и когда поворачивал туда, оказывалось, что все правильно. А вот их дом!

Он перешел на противоположный тротуар и нашел глазами квартиру на третьем этаже. Вот они - четыре окна - витые решетки фальшивых балкончиков, невысоких, в треть окон, и ставни с прорезями. Занавески. Когда-то он, маленький, смотрел в эти окна на улицу. Саша перешел и посмотрел с той стороны. Верно, так он видел улицу! Выложенная брусчаткой, она резко уходила вниз, налево. Приглядевшись, он вспомнил, как выложены камни: веером от центра, а по краям дороги углубления - в дождь с горы по ним бежали водопады. Направо зелень садика с крыльями мельницы, она стоит, как и прежде. Здесь его дом! Он топтался на месте, ходил мимо подъезда, пересиливая себя: тяжело было здесь стоять и уйти он не мог.

Его внимание привлек красный кружок: "Отель искусств". Он сразу захотел переселиться сюда, но тут же остро понял, что не надо. Ни в этот дом, ни в свой, ни в тот по соседству, где когда-то жил Ван-Гог.

От выкуренной пачки саднило горло, и он медленно поплелся назад, угадывая дорогу по россыпям своих бычков. Внизу, на перекрестке звездой, пришлось сесть под стену зеленого кафе. Приблудный пес подошел и уставился ему в лицо: у Саши по щекам пробежали две длинные дорожки, превратив его лицо в маску Пьеро. От нежности пес переступил лапами и завалился боком прямо на его ноги.

На повороте он оглянулся: мельница на горе шевелила лапами ему вослед! В этом месте жил ангел и, как в его времена, он по-прежнему творил свою работу...

Саша не сказал ни Кэти, ни Грегу, что в главный пункт своего назначения - в город, где у бабушки был дом и где после учебы в институте мама оперировала в клинике, - он не поехал. Он не поехал в тот край, где его душа находилась на своем месте...

Они были разные, эти две любимые женщины. Бабушка - горбоносая, с высокой прической белых волос, всегда с ниткой бус и газовым шарфиком - элегантная, женственная. К ней часто приходили гости, потому что она обладала даром увлекать, восхищать и мужчин, и женщин. В ее семьдесят пять лет, к этому блестящему говоруну, привязался заехавший в городок театральный режиссер; потом он много раз наезжал из Парижа побыть возле нее.

Бабушка - строгая по пустякам и легкая в перемене настроений, а мама, напротив, - невозмутимая, с прекрасной горой слегка серебристых волос и такого же цвета, словно мерцающими глазами, ровной полуулыбкой, всегда обращенной к Саше, но в то же время неизъяснимой, светлой, далекой.