Золотое снадобье

Письмо выпало из рук, но София даже не заметила… Взгляд девочки блуждал по каюте, до нее медленно доходил весь ужас случившегося. Она путешествовала через Атлантику совсем одна и притом под чужим именем. Плыла на корабле, полном незнакомцев, и где-то там предположительно должна была встретить еще одного незнакомца…

Вот и весь ее «тщательно продуманный план». Да это была самая взбалмошная, опасная, безумная идея на свете!..

16 Утрата Блая

Парламентарии платят за свои места и сообразно своим взглядам присоединяются к той или иной партии. Каждые шесть лет жители Нового Запада голосованием избирают партию, которая выдвигает премьер-министра, – естественно, тоже члена парламента. Как правило, партия, победившая в голосовании, избирает в премьеры политического лидера, уже завоевавшего популярность…

Шадрак Элли. История Нового Запада

4 июня 1892 года, 17 часов 17 минут

Гордон Бродгёрдл стоял перед большим зеркалом, обозревая себя в полный рост. Он куда лучше многих своих коллег-депутатов понимал, что внешний облик зачастую определяет победу или провал. Те, кто восхищался парламентарием Бродгёрдлом, а такие не то что в его палате, а и во всем Бостоне составляли подавляющее большинство, говорили, что он был хорош собой. Те, кто его боялся, то есть практически все, кто его знал, называли Бродгёрдла внушительным. Те, кто его боялся, а восхищения не испытывал, не говорили про него ничего.

Немногие смельчаки, допускавшие, что в красивом и внушительном парламентарии было что-то смутно зловещее, обычно не могли сформулировать, что же именно. Возможно, всему виной – прямой пробор, разделявший густые черные волосы ровно посередине крупной головы: этакая суровая белая линия. А может, дело в пронизывающем взгляде черных глаз из-под нависших бровей? Обычно эти глаза выражали совсем не то, что слова… Или кому-то не давали покоя тонкие усы, прилепившиеся, точно сороконожка, к верхней губе и не очень соответствовавшие черной окладистой бороде? Эта сороконожка, казалось, жила собственной жизнью. Когда Бродгёрдл улыбался, она корчилась, как на сковородке.

Вот и сейчас большая рука, припудренная, наманикюренная, поглаживала кончик сороконожки; другая рука покоилась на широкой груди. Фамилия Бродгёрдл означала «широкий в поясе», чему вполне соответствовала талия, как же этим не гордиться? А также тем, насколько подавляло других его присутствие! Стоило Бродгёрдлу войти в комнату и целенаправленно устремиться к человеку среднего сложения, не говоря уже о субтильном, после чего уставиться на него с высоты огромного роста – и людям казалось, будто гора рассматривает хлипкую тележку у своего подножия. Болтуны, дерзавшие заглазно посмеиваться над Бродгёрдлом, мигом замолкали, когда на них надвигалась широченная грудь, увенчанная грозной бородой в сопровождении немигающего взгляда вознесенных над нею глаз!

Он этим пользовался умело и к своему удовольствию. Извлекал выгоду из собственной наружности, полагая ее первейшим инструментом силового давления, который позволял заодно сберегать словесные аргументы до более подходящего случая… тем самым придавая речам, когда они наконец раздавались, дополнительный вес!

Отвернувшись наконец от своего отражения, Бродгёрдл еще раз просмотрел приготовленную к случаю речь. Она заполняла три бумажных листа. Депутат прочел их все до конца, шевеля губами. Ему предстояло произнести их перед бостонской общественностью, жаждавшей подтверждения или опровержения слухов, касавшихся убийства премьера.

Раздался легкий стук в дверь: пора! Держа текст в напудренной руке, Бродгёрдл прошагал к двери. В сопровождении помощника вышел в длинную колоннаду, что вела к ступеням Палаты представителей. Внизу пчелиным роем гудела толпа, выплеснувшаяся на общественные луга. Ее беспокойство, приправленное нездоровым возбуждением, было физически ощутимо.

Бродгёрдл поднялся на трибуну, оказавшись на всеобщем обозрении. Толпа мгновенно притихла: взяв начало возле ступеней, волна тишины быстро накрыла ее до самого края. Бродгёрдл ждал – спокойный, собранный, сосредоточенный.

Вообще-то, публичное объявление об убийстве Блая составляло долг лидера парламентского большинства. Бродгёрдл, лидер меньшинства, вызвался сам, и ни у кого не хватило духу ему отказать. На самом деле его следовало выбрать хотя бы из-за голоса, столь же мощного, как и телесная стать. Когда Бродгёрдл вещал на публику, этот голос гремел, точно колокольный набат. В личной беседе – журчал, словно неодолимый поток…

Глядя сверху вниз на жителей Бостона, великан ждал, пока толпа не утихнет вся, до последнего человека. Потом он заговорил: