Золотое солнце

Мне вдруг отчего-то стало так легко и просто, словно мы с этим Раэмо все детство были не разлей вода. Бывает такой момент на пирах и прочих сборищах — как правило, не раньше конца первой стражи после полуночи, — когда отходишь с кем-нибудь куда-то в уголок и начинаешь говорить о самом важном, наплевав на все условности, словно переливаешь смысл из своей головы и сердца, минуя слова... Так вот, Раэмо, похоже, умел разговаривать только так, и я, не задумываясь, приняла это как данность.

— Пожалуй, тут даже никакой особой смелости не надо. Я сейчас себя знаешь как чувствую? Из одного народа вышла, в другой не вошла, сама по себе между небом и землей. Какому обычаю ни следовать, все равно он мне не родной, так что могу и такое выдумать, чего прежде никто не видал.

— Пусть так, — отозвался Раэмо, и мы оба замолчали, но даже в этом молчании я не ощущала ни малейшей неловкости. Со старым другом ведь не обязательно все время говорить — можно и просто вместе глядеть на то, как ветер шевелит жесткие листья лавра, как скачет по камням вода Кермийского потока, как ослепительно горит на ней солнце...

Странно: сейчас, при ярком свете, я ясно видела, что Раэмо не обладает никакой исключительной красотой, а в одежде его, пусть непривычного мне покроя, не было и тени той изысканности, что обычно отличает подобных Кайсару. Так, льняная рубаха на шнуровке, потертые штаны из светлой кожи, а вместо имперской туники — что-то вроде накидки: несшитое в боках полотнище с вырезом для головы, заправленное спереди под широкий ремень, а сзади свободно развевающееся. Ноги его вообще были босыми, как у раба, в пыли и грязи. И все равно я не могла отвести от него взгляда — даже сейчас, когда он спокойно сидел и не завораживал танцующей гибкостью движений. Из-за чего: только ли из-за того, что внешность Раэмо была внешностью народа, прежде незнакомого мне? Или вот из-за этой мягкой полуулыбки, казавшейся солнечным бликом, упавшим на его лицо?

— Расскажи о себе, — вдруг попросил Раэмо, глядя не на меня, а куда-то вдаль. — Я ведь знаю о тебе лишь то, что говорят между собой люди Мартиала, а они порой говорят очень странное. Например, что ты принесла свои волосы в жертву Единому и за это он наделил тебя чудотворной силой.

И я принялась рассказывать. Только сейчас, последовательно излагая свои приключения внимательному слушателю, я вдруг с холодком на спине поняла, как же на самом деле мало времени прошло с того момента, когда я ступила в круг свечей в хитемской библиотеке. Меньше луны минуло, а кажется, все это случилось жизнь назад...

Раэмо слушал внимательно, но спокойно, всего раз или два переспрашивая не вполне понятное. А я все говорила и говорила, с каждым мгновением сильнее чувствуя, как это хорошо, когда можешь рассказать все, как есть, и тебя поймут и не осудят.

Наверное, прошло больше стражи, прежде чем я умолкла — тень от лавровых кустов сильно сместилась, так что мы дважды были вынуждены перемещаться вслед за ней.

— Да, — произнес Раэмо, когда я наконец умолкла. — Кажется, я нашел даже больше, чем просто единомышленницу...

— Извини, Раэмо, — перебила я его, не особенно вдумываясь в смысл его последней фразы, — могу я глотнуть из твоей фляжки? А то у меня в горле пересохло от долгого рассказа. Что у тебя там, вино или вода?

— Белое вино, но совсем немного, глотка три-четыре. Но если хочешь, я разбавлю его водой из ручья. Кстати, здешние жители считают, что лучшего напитка для питья в жару просто не существует.

— Тогда разбавляй, — кивнула я.

Опуская горлышко фляги в ручей, Раэмо слегка подтянул правый рукав рубахи, не желая мочить его. Моему взгляду открылся странный узор на его предплечье: обнимающий руку браслет из сплетенных веток двух растений — черные длинные шипы и зеленые треугольные листья.

— Что это у тебя за знак? — спросила я его, любуясь непривычным ломким изяществом рисунка.

— Ах, это... — Раэмо встряхнул наполненную фляжку, чтобы лучше перемешать содержимое, и протянул мне. — Прости, я все время забываю, что ты прибыла слишком издалека — местные-то наши обычаи более или менее знают. Это всего лишь клановый знак, которым метят всех мужчин талтиу в год совершеннолетия.

Лорнарай — Терновник — клан моего отца, но моя мать была из верховного клана, Остролиста, к которому принадлежит и сам реке, поэтому в моем узоре они сплетены воедино.

— Талтиу? — удивилась я. — Но ты же сказал, что родом из некой земли Лайолен...

— Просто страна талтиу состоит из трех земель, каждой из которых правит свой реке. Лайолен — основные, коренные земли моего народа. Еще есть Тинтара на западе, там все чуть- чуть по-иному. А на юго-востоке — Хэллиу, которую импер- цы называют Гелией и уже двести лет не могут решить, способны удержать эту землю под собой или все же нет.