Золотое солнце

Гадюка не спеша скинула... как это называется у женщин — сверху до пояса? — ну вот это самое и скинула, не обращая на меня внимания. Пустое ты место, Крыса. Уверенные движения, как у .женщины, отлично знающей, что такое мужчина. Мужчина и мужчина, тайн и опасностей в нем не больше, чем в мужчине. Только один раз она украдкой метнула взгляд, я в этом уверен: как я на нее смотрю? Да никак. Женщины никогда меня не занимали всерьез. Владеть ими приятно, особенно если это портовые шлюхи в южном городе Марге, очень горячи... Но хорошая драка, хорошее вино и еще много славных вещей веселят меня больше. Разве что Фалеш... Но это давняя история. Да что за чума! Еще думать сейчас о Фалеш! Если б я и был без ума от баб, то и тогда ничто бы во мне не шевельнулось от Гадюкиного тела. В моей голове крутились дела поважнее: наши жизни все еще висели на волоске, отсрочка невелика. Так что я смотрел на нее, скорее, как на рынке рабов. Кожа хорошая: гладкая, блестящая, ухоженная, очень приличная кожа. Родимых пятен почти не вижу. Не мускулистая женщина, физического труда и военных упражнений не знает. Но и не бледная немощь. Худощава: когда она подняла руки, ребра можно было, не торопясь, пересчитать... Плечи острые, чуть выпирают. Грудки небольшие, зато соски крупные; темные, почти черные круги хорошо лежат на ее незагорелой коже. Смотрят в разные стороны, как сестры, которые не хотят иметь мужей из одной стаи: одной подавай Крысу, другой — Чайку... Руки коротковаты. Вообще, слабые, вялые руки. Хорошо, хоть пальцы длинные, с ногтей, кстати, надо бы серебрянку счистить. Тонкая шея, и голова на ней сидит гордо, как у статуи Астар. По верху судя, пангдамская цена за мою Гадюку — монет тридцать пять. Хорошая цена. Много выше среднего.

Она, поморщившись, натянула черную рубашку.

Ноги подняли ее цену монет на десять, не меньше. Ноги выглядят пятью годами моложе самой Гадюки. Как у девочки, упругие мышцы, ровные маленькие пальчики... Очень длиннонога моя Гадюка. И как у всех почти длинноногих, бедра у нее ничуть не шире того, что выше бедер. Никаких тебе выемок с боков. В том месте, где ремень, девчонка ничуть не уже, чем ладонью или двумя пониже. От колена к стопе вьется пушок. А это что такое? Аххаш! Аххаш! Вот дела! Однажды со мной легла супруга одного пангдамского архонта, я был совсем молодым, сейчас не стал бы рисковать, с Пангдамом нужны хорошие отношения, не дело это. Так вот. Платок у нее... внизу... был из чжунского шелка. Она сказала с гордостью: тридцать золотых. Может быть, правда. Тонкий, легкий, как воздух. У Гадюки — то же самое.

— Дорогой у тебя платок...

Она глянула вниз: гримаса презрения, пожимает плечами.

— Эта дрянь — не мое. Мое стоило втрое дороже, а может быть, впятеро. Я не знаю. Меня никогда не интересовала цена.

Я усмехнулся. Если ты не врешь, девочка, двух тебя можно было выменять на такой платочек... Меня, знаешь ли, тоже редко интересовала цена. Только по другим причинам.

Она так же спокойно натянула шаровары. Посмотрела на меня.

— Теперь мы оба черны, Крыса.

Э! Красивую женщину не испортят даже такие обноски. А эта, Аххаш Маггот, красива.

— Ты хороша, — говорю это очень спокойно. Ее шея, грудь, бедра не волнуют меня.

— Благодарю, — так же спокойно отвечает Гадюка. Мое внимание значит для нее немного.

Я разорвал солдатское исподнее на четыре куска. Парой, что была перепачкана кровью, обернул собственные ноги. Обулся. Другую пару, чистую, подал ей.

— Я могу очень долго ходить босиком. День, два, сколько понадобится.

— Две недели сможешь?

— Это хорошие, мягкие сапоги.

— Сможешь или нет?

— Прах побери, я не знаю, как наворачивать на ногу это тряпье! Почему ты хочешь от меня невозможного?

— Оттого, падаль лежалая, Аххаш, что за пять дней ты собьешь свои белые ножки в кровавое дерьмо. Хоть в каких сапогах! Показываю. Один раз.

Пришлось показать четырежды. Она очень не хотела учиться. Я был терпелив. Мне нужны ее здоровые крепкие ноги, ноги, которые будут быстро бегать когда надо, ноги, которые не будут вонять хворью и пугать жуткими мозолями. Давай, девочка, надо, никуда тут не денешься.

Я отвел Гадюку к своей пещерке и попытался накормить ее рыбой: был у меня в глине прикопан старый запас, две рыбины, уже чуть с душком. Молча отстранила. Связал руки, только не за спиной, а спереди. Извини, Гадюка, ты не сделала еще ровным счетом ничего, чтобы я доверял тебе. Получил полной мерой немого презрения. Ладно.

— Теперь поговорим.

— О, дети Луны! Ты наконец решил сделать мне этот подарок? Что ж, пожалуй, самое время. — Я расплачивался за то, что заставлял ее делать хотя и нужные, но очень неприятные вещи. Кроме того, я видел ее тело; отчего-то многие женщины, показав себя, делаются увереннее и наглее. Наплевать.