«Золотое» столетие династии Романовых. Между империей и семьей

Празднование 300-летнего юбилея дома Романовых должно было воскресить идею национального происхождения династии, восстановить в памяти населения ее великие исторические свершения и победы. Были подняты на щит личности царей Михаила Романова и Алексея Михайловича, императоров Петра I, Александра I и Александра II. И на какое-то время это удалось. Весь 1913 год – последний мирный год Российской империи – прошел под знаком почти всеобщего воодушевления. Казалось, что в атмосфере юбилейных торжеств окрепли отношения даже с теми государствами, которые считались потенциальными врагами России, – Австро-Венгрией и Германией. Большевики, которые рассчитывали на войну как на катализатор революционного процесса, вынуждены были смириться с этой временной победой монархизма. В. И. Ленин писал в 1913 г. А. М. Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие».

Юбилейные торжества начались сразу после зимних церковных праздников. В феврале 1913 г. Николай II с семьей временно переехал из Царского Села в Зимний дворец. Александра Федоровна не любила Зимний по двум причинам: здесь негде было гулять детям, привыкшим к обширному царскосельскому парку, и все напоминало о днях ее молодости, когда она была счастливой, здоровой и сильной и перед ней простиралось, как ей тогда казалось, великолепное и беззаботное будущее.

Официальное празднование началось молебном в Казанском соборе 21 февраля – в день избрания на царство Михаила Романова. С раннего утра Невский проспект был полон народа. Шеренги солдат и полицейских не могли сдержать ликующую толпу, и часть ее прорвалась к экипажам императора и императрицы, чтобы приветствовать их.

Перед началом службы произошел неприятный инцидент. Желающих попасть в собор было больше, чем мест для приглашенных. Особые места были выделены для членов семьи Романовых, министров и депутатов Государственной думы. Когда в собор вошел председатель думы М. В. Родзянко, офицер охраны сразу же сообщил ему, что одно из думских мест занял какой-то крестьянин и категорически отказывается уходить. Родзянко сразу понял, что это Распутин, которого никто не приглашал на официальный молебен. Председатель приказал старцу освободить место. Тот сначала попытался гипнотизировать оппонента, но только разозлил его. Родзянко, высокий и крепкий мужчина, превосходивший силой Распутина, стащил самозванца с кресла и несколько раз ударил его ногой под ребра. В конце концов председатель думы за шкирку вытащил «святого дьявола» из неподобающего ему места. Распутин ушел из собора, что-то бормоча себе под нос.

Конец зимы и начало весны были заполнены другими торжественными мероприятиями. Знать столицы дала пышный бал в честь Романовых. В Мариинском театре состоялось особое представление оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя», которое сопровождал оркестр из военных музыкантов в офицерских чинах. При появлении в зале императора и императрицы весь зал встал и устроил им бурную овацию. Для всех этих торжеств императрица сшила множество великолепных платьев из бархата и шелковой парчи, которые прекрасно сочетались с фамильными драгоценностями императорской семьи. Несколько раз она появлялась в стилизованном древнерусском наряде и кокошнике, какие носили первые русские царицы династии Романовых.

Все это происходило всего четыре месяца спустя после драматических событий в Спале. Императрица Александра Федоровна плохо себя чувствовала и несколько раз была близка к тому, чтобы потерять сознание на людях. Но поскольку общество почти ничего не знало о ее состоянии, частые исчезновения царицы посреди праздника воспринимались как пренебрежительное отношение к окружающим и русской истории. Жена американского посла Мэриел Бьюкенен так описывала одну из своих встреч с императрицей в эти дни: «Ее красивое, трагическое лицо ничего не выражало, ее глаза, загадочные в своей тайной торжественности, казалось, сосредоточились на каком-то внутреннем секрете, который, как я думаю, был весьма далек от шумного театра... Сейчас казалось, что это чувство или печаль завладели ей полностью, и, прошептав несколько слов императору, она поднялась и удалилась... Маленькая волна обиды прокатилась по театру».