Золотое царство

— Коли хотите мою лодку, — зевнул рыбарь, — так и быть, отдам за ваш мешок. А ежели не хотите — возвращайтесь завтра домой, другого пути нет. А о еде не печальтесь, мешок, сами говорили, бездонный, вот и возьмите с собой сколько надобно.

— Да ты посуди, хозяин, — горячо заговорил Андрей, — путь нам такой предстоит, что никаких запасов не хватит! Если бы мы еще по своей воле шли…

— Э нет, — покачал головой старик, — я, гости дорогие, в ваши дела не вдаюсь, ничего знать не знаю и ведать не ведаю. А только лодка у меня одна, на ней и за рыбой, на ней и за хлебом, за солью в Снежеть плаваю. Коли вам отдам — с чем сам останусь? Годы мои уже не молодые, даром что силен дюже, мне в день до Золотого царства не дойти. Не с голоду же помирать? Вот и предлагаю вам справедливую мену — я вам лодку, кормилицу мою, а вы мне мешок даете. Коли целыми да невредимыми назад вернетесь и лодку мою приведете — отдам его вам назад, мне он не больно и нужен, я привык своим трудом кормиться, а не чудес ждать. Вы решайте, утром и поговорим, а пока уж извините старика, пойду я почивать.

— Доброй тебе ночи, — пожелал за всех Витомысл и подпер голову кулаком.

Рыбарь встал, залпом выпил стакан квасу, отер губы и ловко забрался на печь. Там он укрылся с головой толстым одеялом и через минуту уже оглашал избу громким храпом.

— Ну чего делать-то будем? — шепотом спросил стрелок, убедившись, что Вестрень спит. — Неужто отдадим мешок?

— А что поделать! — развел руками Вертодуб. — В чем то он ведь прав. Мы у него не просто лодку берем — мы у него почти что кусок хлеба отнимаем. Ясное дело, что он денег не хочет — на что они ему в этой глуши? Живет бобылем, ни жены, ни детей. Даже лошади и той нет. Коли придет нужда — как доберется до людей? Ему лодка ой как нужна! Так что хочешь не хочешь, а мешок отдавать надобно, негоже, чтобы из-за нас человек бедовал!

— А изба у него знатная, — некстати сказал Витомысл, заслужив тем самым недовольный взгляд товарища, — отчего бы это?

— Говорят тебе, жены у него нет, — хихикнул стрелок, — сам нам рассказывал, что на баб прорва добра уходит! Вот он и развернулся.

— Эх, — только и сказал Витомысл, — а мне, дураку, никто в свое время совета не дал. Все зло от баб, мужики!

Заговорили о бабах. Вертодуб, сильно раздосадованный тем, что у Витомысл а весь вечер рот не закрывался, в очередной раз заговорил о том, какой он видит для себя идеальную жену. Только теперь он почему-то все больше напирал на то, что хорошая баба должна быть и из себя раскрасавицей, потому как ежели жена собой хороша, то мужу от этого всяко будет утешение.

— И ежели на какую бабу люди заглядываются да меж собой шепчутся, что дюже она собою красива, — с такого дела сердце радуется и душа в тебе играет, — добавил он в заключение, даже вспотев от напряжения. Излишняя склонность к фантазированию была не склонна Вертодубу, потому каждый раз, когда он что-то воображал, сил тратил столько, словно бы колол дрова.

Порядком утомившись беседой и затянувшимся ужином, молодцы решили отправиться спать. В горнице, которую показал им хозяин, у самой стены стояла высокая кровать, на которой кто-то страшно храпел и присвистывал.

— Это еще кто, — прошептал Витомысл, робея, — а не соглядатай ли это какой, вражеский лазутчик?

— Не думаю, — покачал головой стрелок, — с чего бы это! Скорее всего, такой же горемыка, как и мы, — охотник али тоже рыбарь, заплутал, вот и пришлось заночевать.

— Зря у хозяина не спросили, кто это, — посетовал Вертодуб, — ладно, с утра разберемся. Чего тут на пол стелить?

Андрей пошарил по сторонам, нашел в одном углу сваленные в кучу старые конские попоны, невесть как оказавшиеся у безлошадного рыбаря. В другом оказались два свернутых в трубку ковра. Молодцы быстро соорудили себе ложе на полу и, скинув сапоги, завалились спать, забыв даже пожелать друг другу доброй ночи.

Не спалось только стрелку. Кто знает, что было тому виной — то ли долгий день, оставивший в памяти неизгладимый след — еще бы, убегать от черного всадника приходится не часто. Быть может, спокойному сну мешали шорохи, которыми полнится ночная тишина, может, близость реки, от которой даже в избе ощущалась сырость. А быть может, Андрею не спалось из-за громкого храпа кого-то, спящего на хозяйской кровати, странный гость не выходил из головы стрелка, хотя он и старался уверить себя, что это всего лишь сбившийся с дороги путник. Кроме того, Андрей был слишком встревожен предстоящей войной с неведомым злом, поэтому стоило ему только закрыть глаза, как он словно наяву видел скрещенные мечи, слышал свист стрел, рассекающих воздух, чувствовал запах горячей крови. Он задремывал, но скоро снова просыпался, смотрел по сторонам с изумлением, будто не понимая, где находится, опять старался заснуть, но ничего не получалось. Наконец Андрей громко выругался, сбросил с себя одеяло и натянул сапоги.

— Ну и не буду спать, — пробурчал он, зевая, — не очень-то и хотелось! Подумаешь, экие нежности — каждую ночь почивать заваливаться! Перебьюсь как-нибудь.