Золотой адмирал (Пират Ее Величества)

Под навесом, сооруженным на кормовой палубе флагмана, собралось самое блестящее общество знаменитостей. Уайэтт распознал среди них лорда Генри Сеймура, сэра Уильяма Винтера, сэра Джона Хоукинса и почти всех предводителей победоносных эскадр — за исключением Мартина Фробишера, который (в своей мелочной озлобленности) поклялся, что никогда руки не подаст Френсису Дрейку и не ступит на борт его корабля, если только не по служебной надобности.

Впервые в жизни Генри Уайэтт встретился лицом к лицу с лордом Хоуардом Эффингемом и был поражен врожденным достоинством осанки обветренного лица этого великого человека. По правую руку от него стоял сэр Френсис в огромных, похожих на колесо телеги, брыжах и в дублете излюбленных им цветов — синего и серебристого. Вокруг его шеи, свисая с ушей и красуясь на каждом пальце, сверкали чудесные драгоценные камни.

— Это он, ваша светлость, — объявил Дрейк, — Капитан Уайэтт с фрегата «Морской купец».

— К вашим услугам, милорд. — Уайэтт сделал поклон, который, с точки зрения высшего общества, вряд ли тянул на верх элегантности. Распрямившись, он пришел в ужас: на лице лорда Хоуарда было такое суровое выражение…

— Стало быть, это ты — тот негодяй и преступник, который осмелился навязаться обществу почтенных джентльменов?

Горло Уайэтта судорожно сжалось, как только из легких его вырвался воздух. Пылая лицом, он умоляюще повернулся к Дрейку: наверняка он должен был знать правду о трагедии в Сент-Неотсе. Но на этот раз лицо сэра Френсиса ничего не выражало, а где-то там, на задворках, покусывал губу себе Хьюберт Коффин.

— Что, любезный, или ты отрицаешь, что скрываешься от правосудия как осужденный преступник? — Резкий голос Хоуарда был чем-то схож с криком рассерженного павлина.

Потрясенный, напуганный, не смея дышать, этот дюжий рыжий детина в красно-сером камзоле только и мог, что кивнуть головой в своем бессловесном несчастье.

— Может, сказать тебе, кто ты такой еще? — Голос лорда Хоуарда так зазвенел, что даже работавшие в шкафуте матросы могли его слышать. — Ты один из самых способных, преданных и доблестных моряков, что служили у меня на флоте. Присутствующий здесь сэр Френсис нередко рассказывал мне о твоей стойкости в несчастье, о твоем безропотном послушании и о твоей редкой способности как мореплавателя.

Поэтому властью, данной мне ее всемилостивейшим величеством королевой, я объявляю тебя, Генри Уайэтт, помилованным отныне и навсегда во всех преступлениях, за которые тебя осудили.

Под ногами Уайэтта так покачнулась палуба, словно на «Месть» обрушился ураган, но ему удалось глубоко вздохнуть и обрести свой голос.

— Ее величество и ваша светлость сделали меня… счастливейшим человеком в Англии.

Он повернулся, чтобы уйти, но вперед вышел Дрейк и возложил тяжелую руку на плечо своего рыжеволосого капитана. Для этого ему пришлось потянуться вверх — так велика была между ними разница в росте.

— Прежде чем ты уйдешь, внимания требует еще одно дело, капитан Уайэтт.

Дрейк вынул из ножен рапиру с эфесом, инкрустированным драгоценными камнями, и подал ее рукоятью вперед лорду Верховному адмиралу.

— На колени! — велел он и чуть ли не силой толкнул своего подчиненного в требуемое положение.

Смущенный до глубины души, Уайэтт услышал низкий и густой голос лорда Хоуарда. Он говорил:

— Пусть знают все, что ее величество королева удостоила меня высокой чести присваивать рыцарское звание тем джентльменам, коих я нахожу заслуживающими его. Хоть звание это и не наследственное, однако является высшей оценкой достоинств, проявленных на службе ее величества.

Клинок рапиры слегка коснулся плеча Уайэтта, потом словно из горних высей он услышал голос лорда Хоуарда, милостиво повелевающего:

— Встаньте, сэр Генри Уайэтт. Служите всегда королеве и в будущем так же, как в прошлом.

Первым, пожавшим руку новому дворянину с титулом «сэр», был вице-адмирал королевского флота сэр Френсис Дрейк.

Эпилог L'ENVOI [76]

Никто из живущих в Байдфорде не забыл тот великолепный октябрьский день, в который с крепким попутным зюйд-вестом в порт вошел галион «Коффин». Это был их корабль — особый вклад Байдфорда в ту славную победу, что навсегда разогнала тяжелые тучи мрачной угрозы рабства.

Возвращающийся восвояси кэч — одномачтовое рыболовное судно — заметил, как их любимый галион величественно проплыл вдоль берега со всеми флагами, реющими на ветру, и красным латинским крестом, горящим на белом марселе. Однако борта его были весьма заметно залатаны новыми досками, прибитыми поверх пробоин, оставленных ядрами вражеских пушек.

Впервые со дня того памятного визита к ним Френсиса Дрейка жители Байдфорда и его окрестностей густой толпой собрались на берегу, чтоб собственными глазами увидеть свой галион-победитель.