Золотой ангел

Алабин вскочил с кровати, снял со стены и засунул за пояс два заряженных пистолета. Снял и саблю в ножнах. А в это время в спальню зашел Герасим с подносом, на котором стоял маленький фарфоровый чайник, стакан в серебреном подстаканнике, серебреный нож с вилкой и тарелка с омлетом.

– Барин, завтрак го…

Слуга, увидев, что хозяин покинул свое ложе и вооружился, осекся и сильно обеспокоился.

– Барин, а барин, куда вы собираетесь?! Дмитрий Михайлович, что с вами? Куда вы?! Зачем вам пистолеты и сабля? От кого вы оборону держите? Вам потребно лежать в постели, барин, и окончательно от хвори избавляться!

Поручик посмотрел на верного слугу страшным взбешенным взглядом.

– Не твое дело, Герасим! А ну прочь с дороги! А то пристрелю! Слышишь, холопья душа! С глаз долой!..

Алабин направил один пистолет на верного слугу. Герасим, увидев перед собой грозное вороненое дуло и пустые безумные глаза хозяина, тотчас испугался, уронил с грохотом поднос на пол, попятился назад, резко развернулся, стремглав бросился вон из спальни и завопил:

– Барыня! Матушка! Что-то несусветное твориться с Дмитрием Михайловичем! Не тронулся ли он, чай, умом! О, боже! Матушка, заступница моя!

Слуга кинулся к Зинаиде Ивановне в гостиную.

Ярость придавала поручику небывалую силу. Он чувствовал себя совершенно здоровым и готовым на подвиги. Алабин надел полушубок, но не стал его застегивать. Кавалергард подлетел к окну и распахнул его настежь… Ни секунду не раздумывая, он выпрыгнул из окна на снежный сугроб, ловко скатился по нему и оказался цел. Затем поручик бросился к воротам, открыл калитку и выскочил на улицу. Тут же он остановил проезжающего мимо извозчика, едва не угодив под копыта лошади.

– А ну, тпру, Яхонт! Эй, полегче, барин, так и зашибиться можно до смерти! – заорал возничий. – Неужто жизнь недорога, барин!

– Эй, любезный, некогда нам диспутировать! Изволь, лучше гнать своего каурого до Невского проспекта! Да быстрее гони, братец, рубль доплачу, даже два, за мной не задержится! – крикнул Алабин возничему. – На дежурство опаздываю!

– Щас вас мигом доставим, господин хороший! – обрадовался хорошему заработку кучер. – Но, Яхонт! Давай, родимый, выручай! Эх, залетный! Но! Но-о-о!..

– Давай, голубчик, давай! – орал как сумасшедший Алабин, и Яхонт рванул к Невскому проспекту…

За несколько секунд до этого в спальню Алабина ворвалась Зинаида Ивановна с Герасимом, Ильей, Кузьмой и Пелагеей. Не найдя на кровати больного сына и увидев распахнутое окно, барыня в ужасе воскликнула:

– Матушка, царица Небесная! Он покончил с собой! Он разбился!

И бросилась к окну…

– О, боже, он цел! – перекрестилась Зинаида Ивановна. – Но взял сию минуту ямщика и куда-то помчался!.. Герасим, изволь как можно быстрее закладывать сани! И впряги самых быстрых наших лошадей! А ты, Пелагея, одевай меня скорее! За Дмитрием Михайловичем отправимся! Догнать его надобно, дабы не натворил он дел предрассудительных и глупых! Чует мое сердце, за Катькой, за Катькой, он поехал! За этой стервой Разумовской! Будь она проклята, английская подстилка! О, господи, спаси и сохрани моего сыночка! Да возверни ему трезвый разум! Дите он несмышленое, слабое, грешное да хворое! Не ведает он сейчас что творит!..

Спустя десять минут Зинаида Ивановна и Герасим на санях отправились в погоню за Дмитрием в направлении к Невскому проспекту. Мать Алабина пребывала в великой панике: не сошел ли с ума его сын после любовных переживаний и мучительной болезни? Если это так, то не избежать ему и Зинаиде Павловне непоправимой беды. Либо Митя убьет Катькиного супруга, либо покончит жизнь самоубийством. А может статься и саму Катьку заодно смерти предаст: чтобы никому не доставалась. Кто его знает?

О, Господи, помоги! Митя – дите неразумное, хворое да слабое! Не ведает он сейчас, что творит!..

* * *

А вот и особняк княгини…

А это сама Разумовская-Стоун. Она выходит из парадного подъезда. На ней – длинная великолепная горностаевая шуба и круглая белая шапка с горностаевой опушкой. Чем-то она похожа сейчас на сказочную Снегурочку.

С графиней Рокингемской – две служанки с коробками и саквояжами и четыре лакея с кофрами и чемоданами. Служанки встают около белоснежной кареты в ожидании, когда в экипаж сядет госпожа, а лакеи пытаются с помощью веревок прикрепить багаж к задку кареты. Седьмой слуга услужливо распахивает дверцу экипажа перед госпожой: извольте, мол, сударыня, занять свое графское место. Екатерина Павловна двумя руками немного приподнимает низ своей шубы для того, чтобы было удобнее сесть в карету. Как вдруг!..

– Катя! – услышала графиня за своей спиной до боли знакомый голос.

Она оглянулась…. заметила Алабина и… страшно растерялась! Она никак не ожидала увидеть его здесь. Восковая бледность вмиг покрыла ее прелестное личико, а нервная дрожь пронзило все ее тело. Разумовская-Стоун бросила на поручика такой взгляд!.. В нем одновременно слились боль, любовь, безысходность, страх, отчаяние. Слуги графини тоже застыли в глубокой прострации.