Золотой ангел

И снова повторилось представление «Спящая красавица». Игрался этот спектакль и на следующую ночь. И на следующую. И это вошло у «актеров» в привычку. Каждую ночь поручик и баронесса ложились вместе, Лаура поворачивалась к нему спиной, подтягивала коленки к себе, и притворялась спящей. Алабин принимал эту игру и не упускал случая расслабиться после трудного дня. Он настолько осмелел, что стал держаться за ее крепкие и налитые груди, и целовать в шею, а баронесса делала вид, что крепко-накрепко спит и ничего не чувствует.

* * *

И вот наступил седьмой день пребывания на острове. Алабин в очередной раз побрел вдоль берега в ожидании чуда: не вынесли ли волны на берег что-то новенькое и нужное из трюмов «Вильгельма Оранского». Алабину так хотелось найти что-нибудь из крепких напитков. Рома или джина. Он просто грезил об этом. И Господь услышал его молитвы.

Алабин, пройдя версту, увидел, что к берегу прибило целое «состояние» для двух островных обитателей: бочку с ромом, бочонок с сухарями и бочонок с сушеными финиками. Алабин долго не мог поверить своему счастью, ощупывал мокрые сверху бочки, вертел их, стучал по ним, чуть не пробовал на зуб, а когда понял, что это все реальность, из его груди вырвался долгий и торжествующий вопль.

Когда радость немного утихла, Алабин прикатил к месту стоянки бочку с ромом, а потом притащил, взвалив на плечи тару с финиками и сухарями.

– Сегодня у нас будет великий праздник, Лаура! – ликовал Алабин. – Посмотри, что я отыскал! Ром, сухари, финики! Говорят, что одна удача притягивает за собой другую удачу. А это значит, что я схожу в лес и проверю ловушки и силки: вдруг в них попалась какая-нибудь живность.

И действительно! Алабину еще раз несказанно повезло: в силках он обнаружил черного кролика. Поручик прибил его обухом топора и принес Лауре.

Мадам Лакавалье, увидев добычу, просто пришла в восторг, и слезы умиленья скатились по ее нежным бархатным щечкам.

– Кролик! Обожаю! – воскликнула она. – Это же мое любимейшее блюдо! Правда, я люблю его вымоченным в белом вине и приправленным чесноком и оливками!

Алабин улыбнулся.

– Признаюсь честно, я тоже давненько не едал крольчатины. Сделай милость, Лаура, помоги мне.

– Чем же, Дима? – с готовностью спросила счастливая баронесса.

– Принеси еще сухих веток и сучьев. Я покамест займусь разведением погасшего по твоей вине огня.

– С удовольствием, Дима!.. – радостно воскликнула баронесса и углубилась в пальмовую рощу.

Алабин в это время разжег костер уже ставшей знаменитой среди островных обитателей линзой барона Лакавалье. Поручик снял шкурку со зверька, разделал его. Пришла баронесса с охапкой сухих веток. Когда костер прогорел, поручик проткнул тушку кролика импровизированным вертелом – остро заточенным суком – и положил на две рогатки, вкопанные в песок. Раздул угли. Когда тушка стала поджариваться и покрываться румяной корочкой, по побережью распространился аппетитный и приятный запах. Поручик время от времени переворачивал кролика то на один бок, то на другой, с целью его равномерной прожарки.

И вот торжественный час настал: кролик дошел до готовности.

Жареное мясо! Каким оно оказалось вкусным! Ароматным, вкуснейшим, нежнейшим! Французская аристократка наслаждалась островным деликатесом. Она вонзила свои крепенькие белые зубки в кроличье бедро и лакомилась. Алабин, выбив крышку у бочки с ромом, зачерпнул одной кружкой янтарной жидкости ром, подал баронессе, а другую кружку он наполнил для себя.

– За что выпьем, мой дорогой Дима? – спросила Лаура.

– За нас и за наше чудесное спасения! – предложил тост Дмитрий.

– Согласна. Но выпьем этот тост на брудершафт.

– Согласен…

Они перекрестили правые руки и дружно выпили ром. Прелестные губки баронессы, дрожа от непреодолимого сладострастия, потянулись к губам поручика. Последовал долгий и жгучий поцелуй…

Потом любовники выпили еще и еще. Запьянели, особенно мадам Лакавалье. Она стала разговорчивой. Алабин прочитал романтический стих.

Тебе легко – ты весела,
Ты радостна, как утро мая,
Ты резвишься, не вспоминая,
Какую клятву мне дала…
Ты права. Как от упоенья,
В чаду кадильниц, не забыть
Обет, который, может быть,
Ты бросила от нетерпенья,
А я?.. Я жалуюсь безжалостной судьбе;
Я плачу, как дитя, приникнув к изголовью,
Мечусь по ложу сна, терзаемый любовью,
И мыслю о тебе… и об одной тебе!..

– Чудесная поэзия – восхитилась баронесса. – Это ваши стихи, Дима?

– Нет, это моего друга Дениса Давыдова. Он блестящий воин, поэт, товарищ. Эх, увижу ли я его когда-нибудь?

Глазки мадам Лакавалье от избытка чувств шаловливо заблестели и увлажнились любовной поволокой.