Золотой архипелаг

Когда Сергей Грибов пришел в себя, первой весточкой о том, что он жив, стала дичайшая волна головной боли. Когда боль чуть-чуть отодвинулась на задний план, очнувшийся разум принялся торопливо собирать по кусочкам действительность: грязновато-белый, очень высокий потолок, верхняя часть тоже очень высокого, вытянутого окна, бледно-зеленые стены… Скашивая глаза, он установил, что лежит на кровати, застеленной белым бельем. Ни в одной из его квартир не было белого белья: белый цвет вообще не относился к числу его любимых, а для постели он и подавно предпочитал страстные цыганские сполохи синего, красного и оранжевого. Впрочем, таких высоких, но пострадавших от времени потолков и длинных немытых окон ни в одной его квартире тоже не было… Сознание еще пыталось играть в сложные игры с самим собой, но ответ уже пришел: ни во что, кроме казенной обстановки, кусочки действительности не могли сложиться. Значит, больница. Судя по бедности обстановки, не какая-нибудь дорогая, навороченная клиника, а обычная, заурядная, для всех… «Или тюремная», — подкорректировал себя Грибов и испугался: откуда взялась в его мыслях тюрьма? Что он натворил? Возможно, у него отшибло память, но что-то ведь он в этом беспамятном состоянии мог натворить? В панике Грибов постарался проинспектировать воспоминания. Последнее, что всплывало перед его мысленным взором: он ведет «мерседес», выруливая из аэропорта Домодедово в направлении своей ближайшей к этому пункту квартиры. Что же дальше? Черт, неужели сбил кого-нибудь? Или попал в автомобильную катастрофу?

Над Грибовым, лихорадочно барахтающимся в своих воспоминаниях, склонилось чье-то лицо. Так и есть — он в тюрьме! Или хуже… Это же не медсестра, не врач — это какой-то тип в камуфляжной форме… Грибов закрыл глаза, пытаясь хотя бы на несколько секунд отсрочить неотвратимую катастрофу.

— Сергей Геннадьевич, вы очнулись?

Не смея скрывать этот факт, который рано или поздно станет очевидным, Грибов на всякий случай заморгал, как будто очнулся только что.

— Ну вот и хорошо, — улыбнулся камуфляжный тип. Его гулкий голос бил по больной голове Сергея Геннадьевича, будто чугунный язычок могучего колокола, улыбка в опрокинутом варианте наблюдаемого из лежачего положения лица гляделась довольно жутковато, но Грибов разобрал, что говорит с ним камуфляжник вежливо, даже ласково. — Все будут рады, что вы очнулись. Это самое главное. Значит, дело у вас пойдет на поправку.

— Чечичилачи? — спросил Грибов. По правде говоря, он хотел задать вопрос: «Что со мной случилось?», но вместо осмысленного предложения из его пересохшего рта вырвалась такая вот ерундистика. Неизвестно, что разобрал в этом беспорядочном наборе слогов молодой камуфляжный парень, но голос его стал более тихим и мягким:

— Да вы не переживайте, Сергей Геннадьевич. Кто бы на вас ни покушался, мы его сюда не пустим. Мы ваша охрана. Круглосуточная…

А, так, значит, это не он кого-то убил, а его чуть не убили! Зато теперь уже не убьют. Вон какая мощная у него охрана. И какая заботливая… Сразу стало легче: и психологически, и, кажется, даже физически. И грязный потолок, и окно, и стены, которые он уже успел возненавидеть, вдруг стали выносимы, отчасти милы. Ну, в точности как в детстве, когда небольшая температура, кашель и насморк ничуть не мешали удовольствию, получаемому от выгод, предоставляемых болезнью. Стало тепло и уютно, как у мамы, когда на кухне жарится картошка.

— Бабогбо, — прошептал Сергей Геннадьевич. Наверное, это должно было означать «спасибо».

ВИТАЛИЙ ЛЮБЧЕНКО. ОРГАНИЗАЦИЯ ЮРИСТОВ-КИЛЛЕРОВ