Читаем Золотой браслет, вождь индейцев полностью

Удаленные от обжитых мест, городов, соединенные часто против воли и желания, офицеры, стоящие гарнизоном в пограничных укреплениях дальнего востока, вообще склонны на все смотреть враждебно, придирчивыми глазами. От безделья они собираются в дежурной комнате; там, встречая одни и те же лица, начинают бесконечные споры и ссоры. Вражда и даже дуэли — вещь нередкая. Если к этому прибавить, что Лукут был далеко от железной дороги, курьер и почта приходили редко, а окрестности кишели индейцами и разбойниками, отчего дороги не были безопасны, — станет понятным, какое приятное оживление приносили курьер и его почта.

Но странная вещь: никто из офицеров не поинтересовался узнать, каким способом удалось пришедшему достать и доставить им так долго ожидаемую почту.

Мэггер не торопился рассказывать. Преспокойно обмахиваясь от жары своей широкополой шляпой, он улыбался, наблюдая ту радость, которую он, так сказать, принес этим людям в своей сумке.

Не было ничего солдатского во всей его фигуре, хотя за кожаным желтым поясом и висела пара револьверов. Характерной особенностью его физиономии была смесь независимости, свободы и холодной неустрашимости. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, что этот человек ничего и ни у кого не просил и ничего не ждал.

Прочитав свои письма, капитан Штрикер подошел к нему.

— Расскажите-ка нам, любезный Марк, как это вы ухитрились пройти мимо этих проклятых индейцев?

— Ну, это не Бог знает какая трудность! Недаром же я три года состою специальным корреспондентом… Когда Чарлей и я находим невозможным ехать днем, мы едем ночью, — вот и все!.. У нас вышла только маленькая стычка у самого форта с двумя или тремя из краснокожих, но когда они увидели, с кем имеют дело, то бежали.

— Говорят, что газетчики, как кошки, всегда становятся при падении прямо на ноги, — промычал доктор с явным намерением сказать любезность. — Мне приходилось препарировать кошек, и хотя уверяют, что они крайне живучи, тем не менее они умирали под моим ножом… Мой милый Мэггер, вы дурно кончите, и если вас схватят и скальпируют, ни я и никакой другой хирург не будем в состоянии возвратить вам кожу с вашей головы.

— Ха! — пренебрежительно сказал на это Мэггер, помахивая хлыстом.

Со своим большим носом, желтыми, очень короткими волосами, голубыми глазами и лукавой улыбкой, таившейся а уголках губ, он всегда имел вид, будто над кем-то или над чем-то смеялся.

— Пока еще краснокожие не добрались до моих волос, — да и трудно же им будет снять их: я позаботился перед отъездом из дому поостричься как пудель.

По этому поводу Чарлей сказал, что это самообман, так как в случае нападения индейцы, конечно, займутся его гривой, какой бы она ни была.

— Не радуйтесь, — вмешался капитан Бюркэ, — когда однажды индейцам попался в плен совсем плешивый белый офицер, они решили в животе у него кипятить воду, чтобы как-то возместить недостачу.

Марк Мэггер неудержимо хохотал.

— Ладно, ладно, — сказал он. — Разве подобные вещи могут случиться с настоящими газетчиками? Мы всегда сумеем выпутаться из беды. Припомните Мак Гахну, вступившего в Хиву за два дня до появления русских казаков, Станлея, прошедшего Африку насквозь… Что касается меня, то я берусь проникнуть, — днем или ночью, это все равно, — в лагерь индейцев и выйти оттуда здравым и невредимым. Мне уже это удавалось, и я хочу попробовать еще раз.

— Что же это вы ничего не пьете, любезный Марк? Что вы предпочитаете?

— Покорно благодарю, я ничего, кроме воды, немного подкрашенной, и то за едой, не пью, — ответил корреспондент.

— Пожалуйста, не церемоньтесь с нами.

В это время вошел лейтенант Пейтон и сказал:

— Комендант желает побеседовать с вами, милостивый государь!

Мэггер встал и последовал за офицером.

— Должно быть, есть что-нибудь новенькое, — сказал молодой офицер, провожая корреспондента к коменданту.

— Да, — ответил тот, — моя газета имела кое-какую информацию, и меня послали получше разузнать об этом деле на месте. Правительство намерено занять территорию Черный Рог, и на этой неделе 12-й полк будет послан в Дакоту.

— Не хотите ли сигаретку? — предложил офицер. — Мы успеем выкурить, пока дойдем до коменданта.

— Нет, благодарю, я не курю. Табак ослабляет зрение и возбуждает нервную систему, а я следующей ночью должен хорошо владеть собой.

— Как! Вы думаете этой же ночью выехать, несмотря на передвижение краснокожих, о котором у нас имеются известия?

— Ах, Боже мой, да ведь я за этим-то и приехал! Все полученные мною сведения дают повод предполагать, что готовится крупное восстание. Индейцы в огромном числе покинули свои становища на севере под предлогом охоты; пунктом соединения, кажется, избраны высоты Желтые Камни. Говорят о каком-то белом, который их смущает и старается взбунтовать. Наконец, по разным приметам я заключаю, что у них собирается большой совет где-то неподалеку, и я намерен присутствовать на этом совете.

Лейтенант внезапно остановился и воззрился на газетчика.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное