Читаем Золотой браслет, вождь индейцев полностью

Едва полковник остановился в двадцати шагах, как раздалась короткая команда:

— Слушай! На-плечо!

Раздался шум вынимаемого из ножен оружия, мелькнули лезвия, и настала мертвая тишина, между тем как весь ряд сабель сверкал под лучами заходящего солнца.

Майор Вестбрук отсалютовал шпагой и громко сказал:

— Господин полковник, имею честь ожидать ваших приказаний. Угодно вам сделать смотр колонн?

— Я затем и приехал, — сказал комендант, ответив на приветствие.

— Слушай! На-кра-ул!

Майор присоединился к свите коменданта, и тот медленно поехал вдоль строя.

Драгуны по большей части имели хороший вид, но загорелые и решительные лица мало отвечали, по крайней мере внешне, понятию европейца о солдате вообще.

Люди одного эскадрона были в черных шляпах, другого — в серых, третьего — в соломенных и, наконец, последнего — в полотняных фуражках. Голубые блузы были почти у всех форменные, но зато обувь была так же разнообразна, как и головные уборы. На одних были обыкновенные сапоги, на других — ботфорты, а у иных холщовые брюки были заправлены в какие-то полуботинки.

Лошади были навьючены довольно легко, но все-таки заметно утомлены огромным переходом в 450 миль за три недели. Длинная вереница обоза составляла арьергард.

Что касается офицеров, то они были одеты, кажется, хуже солдат. Капитан Грюнтей, например, был одет во фланелевый китель когда-то голубого цвета, обратившийся теперь в рыжий; впрочем, под ним был прекрасный гнедой конь. Направо от Грюнтея высилась толстая фигура поручика Корнелиуса Ван Дика, с трудом державшегося в седле. На фоне серой блузы резко выделялось широкое, налитое кровью лицо, опухшее от чересчур усердных возлияний на последнем отдыхе.

Подпоручик Франк Армстронг, стоявший на левом фланге, был единственный офицер из всего отряда, одетый в походную форму по уставу.

Комендант одобрительно улыбнулся, проезжая подле него, и насупился, увидя странную фигуру Ван Дика.

— Господин майор, — сказал он строгим тоном, — надеюсь, ваши офицеры примут к сведению, что так вести себя в укреплении Лукут нельзя.

— Капитан, — сказал он, обращаясь к Грюнтею, — придя на место, тотчас посадить под арест этого офицера…

Лицо капитана вытянулось, когда он отвечал:

— Слушаю, господин полковник!

Комендант продолжал смотр под неприятным впечатлением от увиденного. Объехав весь строй, он холодно поклонился майору Вестбруку и сказал:

— Расположите ваших людей по северной стене, майор. Вы найдете там воду и дрова, приготовленные в достаточном количестве по моему приказанию. Обоз я осмотрю после. Прощайте, майор. Сабли сдадите на склад, прежде пойдете на рекогносцировку.

После этих слов комендант пустил лошадь рысью и удалился вместе с адъютантами, оставив майора впереди колонны.

Но проехав с четверть мили, он вернулся явно переменившись.

— Майор, на пару слов! — закричал он улыбаясь.

Драгунский майор выступил вперед, явно не готовый улыбнуться в ответ. Комендант, как бы не замечая его надутого вида, сказал:

— Я надеюсь, вы и ваши офицеры сегодня же вечером познакомитесь с миссис Сент-Ор.

— Мы не позволим себе уклониться от этой приятной обязанности, — отвечал сдержанным тоном майор.

— Надеюсь, что эта обязанность обратится в удовольствие, — сердечно произнес капитан. — Ну, полноте, майор, мы слишком хорошо знакомы и слишком уважаем друг друга, чтобы сердиться за выговор по службе. Вестбрук — мой старый товарищ. Я не забыл того капитана 12-го драгунского, который в сражении под Буль-Руком своим примером преподал мне первый урок на поле битвы. Я не забуду, что всем вам обязан, несмотря на то, что ко мне судьба была благосклоннее, чем к вам.

Майор, видимо, тронутый этой сердечной речью, протянул коменданту руку, а тот ее крепко пожал и уехал.

В сопровождении своих адъютантов полковник скакал по дороге к форту, как вдруг индеец, лежавший на самой дороге, быстро вскочил и с криком ужаса бросился в сторону. На него наскочила лошадь подпоручика Гевита и не раздавила его только потому, что краснокожий из чувства самосохранения накинул на голову лошади бывшее в его руках одеяло. Лошадь метнулась в сторону и чуть не вышибла седока из седла.

Справившись с лошадью, Гевит бросился в погоню за индейцем и осыпал его ударами хлыста.

— Подлая собака! — кричал он. — Я тебе покажу, как пугать лошадей!

Несчастный дикарь бежал с воем в свой шалаш, а Гевит, отсчитав в азарте еще несколько ударов, вернулся к своим и смеясь сказал:

— Вот уж этот в другой раз не отважится пугать чью-нибудь лошадь, ручаюсь.

Комендант, скакавший впереди, был уже в форте и не видел этой сцены; но Пейтон, видевший все, остановился и, не будучи в состоянии удержаться, сказал товарищу;

— Вы были чересчур жестоки к этому несчастному, Гевит! Я не допускаю мысли, что он бросил одеяло с целью испугать лошадь.

— Ничего, — ответил Гевит, — этим проклятым краснокожим не мешает время от времени преподать урок, а несколько ударов хлыста укрощают их темперамент. Что до меня, то я испытываю истинное удовольствие, укрощая их; терпеть не могу этого разрисованного исчадия!

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!
1937. Как врут о «сталинских репрессиях». Всё было не так!

40 миллионов погибших. Нет, 80! Нет, 100! Нет, 150 миллионов! Следуя завету Гитлера: «чем чудовищнее соврешь, тем скорее тебе поверят», «либералы» завышают реальные цифры сталинских репрессий даже не в десятки, а в сотни раз. Опровергая эту ложь, книга ведущего историка-сталиниста доказывает: ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК! На самом деле к «высшей мере социальной защиты» при Сталине были приговорены 815 тысяч человек, а репрессированы по политическим статьям – не более 3 миллионов.Да и так ли уж невинны эти «жертвы 1937 года»? Можно ли считать «невинно осужденными» террористов и заговорщиков, готовивших насильственное свержение существующего строя (что вполне подпадает под нынешнюю статью об «экстремизме»)? Разве невинны были украинские и прибалтийские нацисты, кавказские разбойники и предатели Родины? А палачи Ягоды и Ежова, кровавая «ленинская гвардия» и «выродки Арбата», развалившие страну после смерти Сталина, – разве они не заслуживали «высшей меры»? Разоблачая самые лживые и клеветнические мифы, отвечая на главный вопрос советской истории: за что сажали и расстреливали при Сталине? – эта книга неопровержимо доказывает: ЗАДЕЛО!

Игорь Васильевич Пыхалов

История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное