Золотой человек

Но обеднеть Тимару так и не удалось. Удача всегда сопутствует тому, кто за ней не гонится. За какое бы рискованное дело он ни брался, оно всякий раз увенчивалось блистательным успехом. Когда он бросал кости, ему неизменно выпадала шестерка, а если в азартной игре он шел на крупный риск, желая проиграться, то непременно срывал весь банк. Казалось, деньги сами текли к нему, и когда он бежал от них, прятался от золотого дождя, они все равно находили его и наполняли его карманы.

А он с величайшей радостью отдал бы Все сокровища за один сладкий поцелуй жены.

Казалось бы, деньги всевластны! Чего только не купишь на золото! Лживую любовь, притворные улыбки, наигранные чувства, ласки порочных женщин. Но нет, не купить Тимару любовь той единственной женщины, которая ему дороже всего в мире, которую он беззаветно любит! Временами ему хотелось теперь возненавидеть жену. Он пытался внушить себе, что она любит другого, что она изменяет ему.

Но, увы, Тимея не подавала ему ни малейшего повода к ненависти. Она никуда не ходила без мужа и всегда прогуливалась с ним под руку. В обществе же держалась с таким достоинством и с таким безупречным тактом, что никто даже не осмеливался сказать ей комплимент. На балах она не танцевала, уверяя, что в юные годы ее не учили танцевать, а теперь ей, замужней женщине, «на старости лет» поздно учиться. Она общалась только с почтенными пожилыми женщинами. И если муж по делам на неделю отлучался из города, она безвыходно сидела дома.

Когда женщина бывает в обществе, люди все подмечают, а за глухими стенами ничего не увидишь.

Михай терзался сомнениями, упорно доискиваясь правды.

В одном доме с Тимеей жила Аталия.

Аталия отнюдь не была ангелом-хранителем, оберегавшим честь Михая, напротив, она с дьявольской злобой, как цербер, стерегла его жену. Она неусыпно следила за каждым шагом Тимеи, за каждым ее движением, ловила каждое ее слово, угадывала ее затаенные мысли, прислушивалась к невольному вздоху; от ее пристального взгляда не ускользала ни одна слезинка. Казалось, она разгадывала даже сновидения Тимеи. Аталия люто ненавидела супружескую пару и выжидала случая погубить Тимею в глазах Тимара. Как жаждала она подметить хоть малейший признак ее неверности!

Повинуясь велению сердца, Тимея попросила Михая оставить Аталию и ее мать Зофию у них в доме; но если б она руководствовалась рассудком, она не могла бы придумать себе более надежного стража, чем эта особа, бывшая невеста человека, встречаться с которым ей теперь было невозможно.

Горящий ненавистью взгляд Аталии неотступно преследовал Тимею.

Покамест дьявол, стоящий на страже, молчал, Тимею не мог бы осудить даже сам господь бог. А дьявол молчал.

Аталия и в самом деле была домашним цербером.

Ни одна мелочь в доме не ускользала от ее бдительного ока. Она жила с одним-единственным желанием — подстроить Тимее какую-нибудь каверзу.

Аталия разгадала тщеславное желание Тимеи: той хотелось блеснуть великодушием, и она обходилась с бывшей хозяйкой дома как с родной сестрой. Тогда Аталия назло Тимее стала везде и всюду подчеркивать, что она всего лишь прислуга.

Чуть ли не каждый день девушка являлась убирать комнату, но Тимея неизменно вырывала у нее щетку из рук; стоило Тимее на минутку отвернуться, как Аталия принималась чистить платье «своей госпожи». Когда к обеду приходили гости, Аталию приходилось буквально силой вытаскивать из кухни и усаживать за стол.

Тимея вернула Аталии все ее туалеты, дорогие наряды и украшения. Шкафы были битком набиты платьями из тюля, тонкой шерстяной ткани, парчи и шелка, но она намеренно выряжалась в какой-нибудь затасканный халат и расхаживала в нем. И при этом испытывала особенную радость, когда, стоя у плиты, прожигала в халате дыру или, заправляя лампы, сажала на нем пятно. Она знала, как досадовала на это Тимея. Аталии вернули и все ее драгоценности, но она не надевала их, а купила за десять крейцеров стеклянную брошь и нацепила ее на себя.

Однажды Тимея отняла у нее брошь, и ювелир по ее просьбе заменил стекляшку благородным опалом; грязную, затасканную одежду Аталии она собрала и бросила в огонь, а потом заказала для названой сестры такое же платье, в каком ходила сама.

Тимею можно было огорчить, но не рассердить. Аталия раболепствовала перед ней. Если та просила ее о чем-нибудь, она со всех ног, точно рабыня-негритянка, подгоняемая плеткой, бросалась выполнять просьбу. Аталия говорила с «госпожой» каким-то неестественно тонким голосом, даже слегка шепелявя при этом: «Шердечко мое, Тимея!», «Шинеглазая моя крашавица!», «Шештричка моя ненаглядная!». От ее приторного и униженного тона Тимее становилось не по себе.

И уж совершенно невозможно было ее уговорить обращаться к Тимее на «ты».

Желая досадить Тимее и Тимару, вызвать их раздражение, она на все лады расхваливала их друг перед другом.