Золотой человек

- Да уж, если уйдут - хорошо сделают! - шепнула Тимару Атали. - У Тимеи по вечерам такие сильные головные боли, что она по полночи не спит. Смотрите, как она бледна!

- Уж не больны ли вы, Тимея? - ласково спросил Тимар жену.

- Нет, у меня ничего не болит.

- Не верьте ей! - вмешалась Атали. - С тех пор, как мы обосновались в Леветинце, ее терзают чудовищные головные боли. Нервное расстройство от напряженной умственной работы и от здешнего нездорового воздуха. На днях я нашла у нее седые волосы. Сама-то она нипочем на признается, что ей худо, пока вовсе на свалится. Но и тогда от нее слова жалобы не услышишь.

Тимар испытывал в душе муки грешника, подвергаемого пытке. И у него не хватало духа сказать жене: " Если ты страдаешь от боли, позволь мне ночевать подле тебя, чтобы я смог ухаживать за тобою!".

Нет, нет! Он опасался произнести во сне заветное имя Ноэми; женщина, которая ночами не спит от мучительных болей, услышала бы его.

Ему должно бежать супружеского ложа...

На следующий день они почтовой каретой выехали в Комаром. Сначала Михай сидел в карете, напротив дам. Путешествие протекало на редкость скучно: поля повсюду в Банате были уже убраны, и зеленела лишь кукуруза да бескрайние заросли камыша. Дорогой путники не перемолвились ни словом; все трое напряженно боролись со сном.

К концу дня Тимар, не в силах более выносить немой взгляд Тимеи, ее загадочное, не выдающее своих чувств лицо, сказал, что хотет курить, и пересел в открытую часть кареты к кондуктору, впредь так и сохранив за собой это место.

Когда они останавливались на постой, Тимару приходилось выслушивать раздраженные тирады Атали по поводу скверных дорог, дикой жары, полчищ мух, неимоверной пыли и прочих дорожных неудобств. Харчевни все до одной отвратительны, еда - в рот не возьмешь, постели неудобные, вино кислое, вода грязная, рожи вокруг разбойничьи, она всю дорогу больная, тошнота и жар замучили, голова раскалывается... А каково Тимее, с ее-то нервами?

Эти недовольства Тимар вынужден был выслушивать на каждой остановка. Но от Тимеи он не услышал ни единого слова жалобы.

Когда они наконец прибыли домой, госпожа Зофия встретила их упреками: она, мол, тут поседела от одиночества. На самом-то деле она пожила в свое удовольствие, целыми днями ходила по дворам да занималась пересудами.

Переступив порог своего дома, Тимар испытал жгучий трепет. Чем станет для него этот кров - адом или раем? Сейчас раз и навсегда выяснится, что скрывает этот бесстрастный лик за своей мраморной холодностью.

Он поводил Тимею в ее комнату, где она передала ему ключ от письменного стола.

Тимар знал, что Тимея открывала стол, когда ей понадобилось отыскать договор.

Письменный стол, а точнее, бюро было старинной работы; верхняя часть его закрывалась выпуклой решеткой типа оконных жалюзи, решетку эту можно было поднять наверх, и под ней находились всевозможные ящики. В ящиках побольше Тимар хранил договоры, в маленьких - ценные бумаги и драгоценности. Самый шкаф представлял собою металлический сейф, выкрашенный под красное дерево, а замок у решетки был с секретом: ключ свободно поворачивался в обе стороны, но замка не отпирал, если не знать, в какой момент надобно прекратить поворачивать ключ. Тимея этот секрет знала, так что имела доступ в каждое отделение; выдвинуть ящики труда не составляло.

Тимар с замиранием сердца выдвинул ящичек с драгоценностями, какие он не решился продавать, поскольку они известны среди ювелиров, ведь существует целая наука со своими мэтрами и учениками, которым ничего не стоит опознать раритеты: этот камень отсюда-то, а эта камея оттуда-то. И сам собою напрашивался вопрос: как тебе удалось раздобыть эту драгоценность? Поэтому пустить ее в оборот может не сам "добытчик", а лишь его потомок в третьем поколении, которому безразлично, каким путем сокровище попало к его деду.

Если у Тимеи достало любопытства выдвинуть этот ящичек, значит, она увидела драгоценности и уж наверняка узнала хотя бы одну из них: медальон с портретом в бриллиантовой оправе. Женщина на портрете так разительно похожа на Тимею, что скорее всего это ее мать. В таком случае Тимея поняла все.

Она поняла, что Тимар заполучил сокровища ее отца. Каким бы путем они ни попали к Тимару, ясно, что путь этот не был праведным, что этот темный, а может, и преступный путь привел его к сказочному богатству, благодаря которому он добился руки Тимеи, разыграв роль великодушного благодетеля по отношению к той, кого ограбил.

Пожалуй, она может предположить даже худшее, чем было в действительности. Таинственная смерть отца, его загадочные похороны способны пробудить в ее душе подозрение, что и это дело рук Тимара.

Но если душу Тимеи гнетет столь ужасное подозрение, то как объяснить ее верность, усердие, ее ревностное отношение к доброму имени мужа. Неужели за всем этим кроется лишь глубочайшее презрение, какое питает возвышенная душа к пресмыкающемуся во прахе существу? Но Тимея поклялась ему в верности, она носит его имя и слишком горда, чтоб бы нарушить свою клятву или опорочить собственное имя!