Золотой человек

- Бедная женщина, разве она могла подумать, что ее сиротку будут так ласкать! - смеясь, сказала Тереза, но тут же и отвернулась, чтобы украдкой смахнуть слезу.

- А на мою долю поцелуев достанется? Со счастливым укором проговорила Ноэми.

Михай на коленях подполз к ней. Не в силах промолвить ни слова, он прижал ее руки к губам и, уткнувшись в колени Ноэми, замер. И время, казалось, замерло.

Но вот дитя проснулось и заговорило на своем языке, который принято называть плачем. Хорошо, что есть люди, понимающие этот язык.

Младенец проголодался.

Ноэми попросила Михая выйти из комнаты: незачем ему знать, кто питает сиротку.

Михай вышел из дома. Душа его воспарила к небесам. Он видел себя в некоем новом созвездии, откуда человеку покинутая им Земля представляется чужой планетой. Все, что принадлежало ему на той планете, оставлено безвозвратно и лишилось своей притягательной силы. Орбита, по коей вращалась вся его предыдущая жизнь, изменила ось вращения, обретя иной центр притяжения.

Перед ним открывалась новая цель, новая жизнь; неясно было лишь одно: как вырваться из прежнего мира и перейти в другой. Жить одновременно на двух разных планетах, возноситься с земли на небо, а с неба вновь возвращаться на землю, там услаждать себя беседой с ангелами, тут пересчитывать богатства - сверхчеловеческая задача для нервов. Этак и в самом деле немудрено повредиться рассудком!

Младенцев недаром называют ангелочками. "Ангелос" в переводе означает "посланец". Дитя и есть посланец иного мира. Неведомую, пленительную силу этого мира излучает лицо, глаза ребенка, воздействуя на тех, к кому он послан. Детские глаза порой лучатся неким голубым, завораживающим сиянием, какое обладает способностью говорить; глаза утрачивают это голубое сияние, как только приучаются говорить губы. Эту своеобычную голубую радугу можно наблюдать лишь в газах младенца.

О, сколько счастливых часов провел Михай, завороженный голубым радужным ореолом! Положив младенца на разостланную поверх травы козью шкуру, он устраивался подле его и любовался нехитрыми забавами ребенка. Срывал цветок, упрашивая малыша взять подарок. А затем подолгу бился, чтобы выпросить цветок назад: ведь ребенок всякую полюбившуюся ему вещь тащит в рот. Михай пытался угадать смысл первых слогов, произносимых младенческими устами, позволял малышу дергать его за усы и, убаюкивая, напевал ему колыбельные.

Его чувства к Ноэми были совсем иные, чем до приезда на остров. Вожделение сменилось чувством счастья, пылкая страсть перешла в сладостное спокойствие, - так после перенесенной лихорадки человека охватывает блаженное ощущение выздоровления.

Да и сама Ноэми совершенно преобразилась за эти полгода. Нежное, обаятельное лицо ее приобрело иное выражение. От всего ее облика веяло той терпеливой кроткостью, какую нельзя ни намеренно усвоить, ни отторгнуть от себя; сдержанное достоинство окружало молодую женщину пленительной защитной оболочкой, невольно вызывая в людях уважение.

Тимар не мог нарадоваться. Потребовалось немало дней, прежде чем он поверил, что это не сон; что молодая, улыбчивая женщина с нежно лепечущим ангелочком на руках, - живая явь.

А затем пришли нелегкие думы: что будет дальше? Часами бродил Михай по острову, размышляя о будущем.

"Что ты в силах дать этому ребенку? Деньги, все свои несметные богатства? Деньги здесь цены не имеют. Обширные земельные угодья, поместья? Но ведь к этому острову и клочка земли не прирежешь. Забрать мальчика с собой, вырастить барчуком, именитым господином? Но женщины не отдадут ребенка. Взять с собою и женщин тоже? Этого нельзя сделать, даже если бы они согласились: ведь тогда они узнают всю правду и проникнутся к тебе презрением. Они могут быть счастливы только здесь; где никто не спрашивает, какого он роду-племени. Женщины дали ему лишь имя: Адеодат (Богоданный), фамилии у него нет. Так что же можешь дать ему ты?".

Однажды, когда Михай, погруженный в раздумья, бесцельно бродил по острову, продираясь сквозь заросли кустарника и одичалых цветов, под ногами у него неожиданно захрустели сухие сучья. Он огляделся по сторонам и увидел, что очутился в унылой роще засохших ореховых деревьев. Благородные красавцы деревья погибли безвозвратно, весна не одарила их ветви ни единым зеленым листком, и теперь земля под ними была сплошь усеяна сухими сучьями.

На этом кладбище мертвых деревьев Михая осенила живительная мысль. Он тотчас же повернул к хижине.

- Тереза, сохранился плотницкий инструмент со времен, когда строили дом?

- Здесь все лежит, в кладовой.

- Дайте-ка мне. Знаете, что я надумал? Вырублю сухие ореховые деревья и построю Доди красивый дом.

Тереза изумленно всплеснула руками, а Ноэми ответила по-своему - расцеловала маленького Доди, словно говоря ему: "Ты слышишь, что тебя ждет?".

Удивление, написанное на лице Терезы, Михай истолковал как молчаливое сомнение.