Золотой череп. Воронка душ (СИ)

Сама цитадель, местами, разрушенная и выгоревшая, всё ещё потрясала воображение грандиозностью и масштабами. Издали, она напоминала ступенчатую пирамиду, вершину которой венчали четыре смотровые башни. Но высоченная стена, возведённая когда-то вокруг, уже была частично разобрана для восстановления жилищ и домашних очагов.

— Я помню город, когда все его дома, были облицованы синим вирекрейским кирпичом, — Клут сокрушённо покачал головой и полез за трубкой. — А фермерам не разрешалось покупать землю ближе десяти вёрст от города, чтобы дурной запах навоза не коробил обоняние высокородных горожан.

По другую сторону крепости раскинулись огороды и сады, а ещё дальше колосились засеянные пшеницей поля.

Они вошли в город через заставу, но болтавшие у костра солдаты даже не обратили на них внимания. Да и вид у них был такой, будто набрали их из окрестного сброда, что ошивался вокруг поселений в поисках лёгкой наживы.

— Не помешало бы отыскать какой-нибудь трактир, — проговорил Клут. — Похлебать горячего, да отдохнуть…

— А, чего там! — отмахнулся Зубастик. — Главное пожрать, а потом хоть опять на орков.

В Калибаре, как в любом другом городе, трактиры и торговые лавки располагались на каждой улице. И улица, на которую вышел Всебор с товарищами, оказалась не исключением.

Ноги сами привели туда, где круглосуточно угощали и наливали. Покосившаяся вывеска с корявой надписью, запылившиеся витражи окон, запах стряпни — типичный кабак, в котором кормили на убой блюдами из отбросов.

— Чёрт! — воскликнул Жиль. — Я готов сожрать даже квашеных спрутов капитана Сликкера.

— Никогда не пробовал, — оживился Палько. — Но ты пускаешь так слюни, что и я бы не отказался.

Услышав одноглазого, Всебор прыснул от смеха, но объясняться не стал, да собственно и не до этого было.

От запаха жареного мяса и тушёных бобов свело скулы, и началось такое слюноотделение, что слова Жиля о спрутах показались не лишёнными смысла.

Они с шумом ворвались в трактир и с горящими от жадности глазами уселись за стол.

— Эй! Хозяин! — завопил Палько. — Тащи всё, что есть на кухне.

Какими бы голодными все четверо не были, аппетит убавился, как только они узнали, во сколько обойдётся приличный обед.

Ни жареное мясо, ни бобы в томатном соусе, оказались им не по карману. Пришлось довольствоваться скромным супчиком с пшенной крупой, да караваем ржаного хлеба, который, ко всему прочему, оказался чёрствым и заплесневелым.

— Тащи всё, что есть на кухне! — передразнил Всебор. — Хорошо, что трактирщик вначале спросил, на какую сумму мы рассчитываем.

Палько смущённо улыбнулся и махнул рукой.

— Это от голода, — пояснил он. — Слова так и рвутся, так и рвутся с языка.

Остатки хлеба поделили и молча сжевали. Потом «щедрый» хозяин принёс кувшин воды, и на этом трапеза завершилась.

— А в брюхе по-прежнему пусто, — раскуривая трубку, заявил Клут. — Не кажется ли вам, что пора употребить по назначению единственное приобретение от нашего похода в гномьи копи?

— О самородке забудь! — отрезал Всебор. — А ты Палько отвечаешь за него головой.

— Да я с него единственного глаза не спускаю, — эльф демонстративно хлопнул себя по груди, — У меня в кармане, он как в царской казне. За семью печатями.

— Нам всё равно потребуется провизия и снаряжение, — отозвался Клут. — Рассчитывать на подножный корм бессмысленно, а если мы хотим добраться до скальбурских топей, надо запастись провиантом. Без денег это сделать невозможно.

— С провизией что-нибудь придумаем, — отозвался Всебор. — Сначала надо решить, что делать дальше.

— Хорошо бы вздремнуть, — зевнул Жиль. — От затхлой похлёбки так и тянет на боковую.

— А кто кричал, что после жратвы на орков готов идти? — усмехнулся Клут. — Жидковаты нынче людишки. Жидковаты.

— Обязательно пойдём, только давайте поспим, — Жиль брякнулся головой о стол и, засыпая, что-то пробормотал в оправдание.

— Верно, говорит зубатый, — поддержал Палько. — Хороший сон никому ещё не вредил.

Эльф поднял с пола свой походный мешок, швырнул его на стол и, положив на него голову, тут же заснул.

— Похоже, решение принимать придётся нам, — усмехнулся Всебор. — Эти двое уже умыли руки.

Толстяк пожал плечами и задумчиво уставился в пыльное окно. На кусте шиповника, что рос на улице, весело щебетали воробьи, где-то мяукала кошка, какие-то люди громко смеялись.

Мысли эльфа витали теперь далеко, и думать о чём-то другом ему явно не хотелось.

— «Значит, остался я один, — улыбаясь, подумал Всебор. — Ну что ж, я люблю решать сложные задачи. Посмотрим, что получится на этот раз».

Он вынул из-за пазуху тетрадь Броля и пролистал её от начала и до конца. Конечно, трудно было заподозрить Громилу в соблюдении каких-либо формальностей. Дневник он не вёл, наблюдения и размышления не записывал. Лишь на нескольких страницах, Всебор обнаружил аккуратно выведенные четверостишия, написанные на эльфийском языке, но понять лирический смысл этих поэм, мог только эльф.

— Эх! Лучше бы я послушал свою жену, — неожиданно произнёс старый Клут. — Как она меня отговаривала, как отговаривала.