Золотой Демон

Из-за возка внезапно выскочил ямщик — здоровенный, в распахнутой шубе, кривясь от охотничьего азарта. Намертво вцепившись в правую руку Четыркина с кинжалом, он всем телом навалился, сшиб пьяницу с ног, и оба забарахтались в снегу. Опередив остальных, неуспевших ничего предпринять, Самолетов плюхнулся сверху и вскоре выпрямился, удовлетворенно улыбаясь, поигрывая кинжалом со щедро украшенной крупной бирюзой серебряной рукоятью, покрытой затейливыми чернеными узорами. Присмотрелся, поцокал языком:

— Умеют персюки оружие делать. Заточен, как бритва. Если таким полоснуть со всей пьяной дури…

Четыркин слабо извивался на снегу. Ямщик, придавливая его изо всех сил, пропыхтел:

— Веревку бы, Николай Флегонтыч… Ишь, трепыхается…

— Это дело, — сказал Самолетов. — Пойду Саипку покличу, он человек запасливый, у него всякая снасть найдется…

— А не замерзнет? — спросил поручик. — Лежа связанным в возке?

— Что-нибудь постараемся придумать… — рассеянно откликнулся Самолетов. — Предпринять с ним что-то следует, это факт…

— Да что же вы такое творите? — взвыл Четыркин. Присев перед ним на корточки, профессор фон Вейде сухо, убедительно произнес:

— Предпринимаем необходимые меры для исправления вашего болезненного состояния, молодой человек. Ввиду отсутствия медиков в радиусе ближайшей сотни верст приходится обходиться своими силами. Вы уж, пожалуйста, не усугубляйте… Мы вам только добра желаем. Господа, у меня есть настойка лауданума, можно попробовать в качестве неплохого снотворного…

— С ума вы все сошли, что ли? — возопил Четыркин, придавленный к земле ямщиком. — Накинулись, как я не знаю даже кто… Что за вздор? Что вы себе вообразили?

— Да ничего особенного, — с ленцой ответил Самолетов. — Ясно же, свет вы наш, что от водки у вас наступило крайнее изумление ума, и чего от вас ждать, решительно непонятно. Так что, на всякий случай, уж не Посетуйте… Видывал, как не только с ножиками бегали в таком вот помрачении, а и с ружьями — разнообразные виденьица истреблять…

— Нет у меня никаких видений! — завопил Четыркин. — И ножом я никого резать не собирался, что за вздор? Ну, выскочил сгоряча с ножом в руке, не успел спрятать…

Голос у него был сварливый, обиженный, но при этом ничуть не походивший на бессвязные выкрики помраченного умом человека.

— Ну да, — сказал Самолетов. — Хлебца решили нарезать к угреннему кофию. Такие вещи непременно персидским кинжалом делаются, что тут непонятного…

— Какой хлеб? Демона я ножом пытался пронзить… Ивана Матвеича… Он, обнаглев, заявился утром в реальном облике…

Поручик с Самолетовым переглянулись. Даже если это и было помрачение от водки, оно, несомненно, переплеталось с трезвой действительностью…

— Скажите этому орангутану, чтобы он меня отпустил! Говорю вам, приходил черт…

Задумчиво покачав головой, Самолетов в конце концов сказал:

— Евстигней, отпусти-ка ты его, в самом деле. Но далеко не отходи, стой тут же, и если что…

Ямщик убрал руки и встал, недовольно бормоча что-то. Вскочив на ноги, Четыркин отряхнулся и, саркастически ухмыляясь, сказал:

— Примитивные у вас все же мозги, господа. Чугь что — водка, водка… Не отрицаю, я, и в самом деле, себе позволил несколько развлечься. Но говорю вам, мне нисколечко не почудилось. Все было наяву. Ранним утром ко мне в возок залез совершенно незнакомый человек, назвался Иваном Матвеичем. И сообщил, будто он, изволите ли видеть, и есть тот самый… то самое… одним словом, он и есть то самое существо, что мы все наблюдали в виде непонятной летающей твари. Только он настойчиво мне доказывал, что к нечистой силе не имеет и малейшего отношения, а является, понимаете ли, некоей разновидностью разумного существа, спокон веков обитающего бок о бок с человеческим родом…

— Послушайте, — прервал Самолетов, — а во сне вы его прежде не видали? Вообще, сны какие-нибудь странные видели? Раньше как-то не выпало возможности спросить…

— Никаких снов не видел, ни странных, ни обыкновенных. Я сны вообще редко вижу…

Самолетов кивал с таким видом, словно уяснил для себя что-то важное. Поручик, кажется, догадывался: в конце концов, приходится допускать самые безумные и диковинные гипотезы. Не исключено, что по каким-то веским причинам «Иван Матвеич» попросту не имел возможности проникать в сны Четыркина, дрыхнувшего без задних ног после нешуточных алкогольных возлияний. Быть может, для него доступно сознание только трезвого человека. Знать бы раньше, честное слово, забуровился бы изрядно всякий раз перед сном…

— И что же? — спросил Самолетов.