Золотой день

Айше удивлялась: подвески королевы, да и только! Неужели подобные истории еще случаются? Вон как все перемешалось: старый сюжет – и компьютерные измены, сваты – и узенькие джинсы…

– Я никого ловить не собиралась, я сумку поставила, открыла, сама старалась от прихожей подальше держаться, чтобы ее не спугнуть, и маму удерживала, чтобы она не бегала туда-сюда…

И выиграла.

– Илайда, а почему вы не позвонили мне? Я ведь тоже могла взять браслет, раз я там была.

Илайда смутилась.

– Нет, вы не могли… во-первых, у вас муж – полицейский, значит, вы… ну… правильная такая… и потом…

– И потом?..

– Вы… вы украшения не любите и ничего в них не понимаете! – наконец выговорила Илайда, покраснев, словно обвиняла Айше в чем-то постыдном. – Вы бы не отличили настоящие сапфиры от тех, что в реакторе делают!

– Где делают? – не поняла Айше.

– Мне Энвер рассказывал, что сейчас бриллианты делают в чем-то типа реакторов. И другие камни тоже. Тогда их по блеску практически не отличишь. Вы… вы не обиделись, что я так про вас сказала?

– Конечно, нет, на что же тут обижаться, если вы правы? Я действительно ничего не понимаю в драгоценностях.

О том, что она ни при каких обстоятельствах не взяла бы чужого, будь то бриллиант или носовой платок, Айше предпочла не говорить. Это не аргумент. Для этой девушки, только что познавшей предательство женщины, которую она считала больше чем подругой, и оказавшейся на грани развода, подобные аргументы ничего не значат.

Это ничего не весит: могла – не могла, если в качестве доводов выступают чисто нравственные соображения. Вот тетя Гюзель – могла же!..

– А Лили вы тоже не звонили? – вряд ли Илайда доверяла богатству. Мол, Лили ни в чем не нуждалась и не могла пойти на воровство. Уж это-то она знала по себе! Посмотреть со стороны – она, Илайда, тоже ни в чем не нуждалась.

– Почему же нет? Звонила. Только глупо получилось: к телефону подошла домработница, и я трубку повесила. Она-то наверняка не брала браслет – наши тетушки ее почти обыскали. Так хотели на нее подумать, вы заметили?

– А во сколько вы звонили? – Айше не могла не выдать напряжения. Вообще все ее мысли легко читались на ее лице, она знала об этом и считала недостатком, но, к счастью, не в ее силах было сделать свое лицо менее подвижным и от этого менее привлекательным.

– А вы думаете?.. – захлебнулась прочитанным на лице Айше Илайда. – А ведь правда… я не подумала… и меня никто не спрашивал… конечно, ее могло и не быть в живых, я поздно звонила.

Этот обрывок разговора говорил о том же, о чем она только что вспомнила, глядя в темное окно.

Домработница. Кто она: студентка, вынужденная подрабатывать и старающаяся ничем не выдать своего социального статуса? Может быть: кто же возьмет в прислуги равного себе! Лили, во всяком случае, не взяла бы. Хотя сама Айше, пожалуй, предпочла бы иметь помощницу, с которой можно говорить на одном языке. Но то Айше, а то Лили и ей подобные. Ведь в основном они-то и держат домработниц, а у Айше ее никогда не было и не будет.

Подходила ли домработница к телефону в присутствии Лили? Было ли это ее обязанностью? Или в тот вечер хозяйка легла, велела себя не беспокоить, и девушка проявила инициативу? Но она сказала в полиции, что ушла, когда Лили еще не ложилась. Лжет? Зачем? Неужели потому, что Лили уже не могла подойти к телефону и домработница (мнимая?) об этом прекрасно знала?

Кто она такая: наводчица, втершаяся в доверие и давшая богатой хозяйке снотворное, чтобы затем впустить сообщников? Воровка, ловко спланировавшая кражу, назначив ее на тот день, когда в доме гости, и не рассчитавшая только силу действия лекарства?

Но в этом случае из дома исчезли бы ценности, а господин Темизель уверяет, что все на месте. Или он, как многие мужья, не в курсе того, сколько денег и какие драгоценности его жена держит в доме?

Опять ничего непонятно. Ясно одно: эту Гюльтен, если ее действительно так зовут, надо непременно найти и задать ей побольше вопросов.

Но в любом случае непонятно, при чем здесь коварная журналистка? Или вообще ни при чем? Просто у кого-то из ее жертв вдруг, как у Илайды, раскрылись глаза или истощилось терпение? Неизвестно ведь, с кем еще она вела свои сомнительные игры. Если уж не пожалела молоденькую, одинокую, так доверявшую ей Илайду…

И, между прочим, эту бедную Илайду тоже нельзя сбрасывать со счетов. Она ушла почти одновременно с Гюзель, она могла сама договориться с ней о встрече или и вовсе доехать вместе с ней до парома. И отомстить ей за все. За предательство, ложь, испорченную семейную жизнь.

Или не отомстить, а предупредить следующие действия, обезопасить себя на тот случай, если браслет не найдется, а заодно и выплеснуть ненависть к подло обманувшей доверие подруге, которая, похоже, была у Илайды единственной.