– Вот именно, – кивнул Кемаль. – Возьми телефоны, а я кружки отнесу. Тут, в принципе, возможны варианты, – вот мы и снова в маленьком кабинете, когда же эта зима кончится, еще только декабрь, подумал он. – Мальчишка мог запаниковать и просто-напросто сбежать, позабыв и про машину, и про все на свете. А мог, наоборот, хладнокровно рассчитать, что кто-нибудь видел Гюзель за рулем или когда она выходила из машины, а кто-нибудь мог потом запомнить его самого в той же машине. И он решил, что безопаснее будет бросить машину, все равно ведь никуда она с парома не денется. И тогда признался он сейчас с тем же расчетом: вот, мол, расскажу все, как было, вот такой я наивный мальчик, а убийство – попробуйте докажите.
– А он бы успел? Не помнишь, его во сколько вызвали? Уже ночь была, да?
– В смысле добраться с той стороны? Мог успеть. На том же пароме, кстати. Или, если бы побоялся там светиться, мог и на автобусе доехать. Или даже такси взять – где мы того таксиста найдем?
– А почему нет, если он был у выхода с парома? Там же наверняка всегда одни и те же работают.
– А кто этим будет заниматься? Нам даже ради журналистки столько людей не дадут. Я, вообще-то, поспрашивал бы тех, кто на пароме был: может, хоть кто-нибудь их вместе видел. Он же утверждает, что на паром не садился. Вроде как она вышла из машины, они поговорили, покурили, потом разрешили заезжать, и она заторопилась, а он такси взял и домой. Кто-нибудь может их вспомнить, особенно те, кто на машинах. Я бы поспрашивал, – повторил Кемаль, прикидывая, когда же, интересно, он будет это делать.
– Думаешь, не разрешат?
– Не то что не разрешат… скажем так, не запретят. Ты же знаешь мое начальство: если можно что-то раскрыть, закрыть, спихнуть в другой район, то никто против этого не иди. Помнишь то убийство в подъезде… ну где провод компьютерный? Все же на мужа указывало, так нет – на маньяка какого-то списали и в Борнову отдали, а маньяк никакой больше не появлялся, муж на свободе, и мы к делу отношения не имеем. Так вот: если парень сел на паром, то машина найдена на той стороне, труп в море, можно и туда передать. А если они на этой стороне поговорили и расстались, то главный свидетель, он же подозреваемый, наш, значит, и все дело наше. Тогда его лучше быстренько раскрыть, тем более что и мотив есть, и возможность, и все, что хочешь.
– Значит, получается, совпадение? – как всегда, перескочив через цепочку мыслей, сказала Айше.
– Видимо, да, – понял ее Кемаль. – Может, дело и не в золотом дне. Только не нравятся мне такие совпадения. Многовато их что-то. Сначала эти их отравления – потом Лили умирает, и это совпадение, понятно. Потом в тот же день еще одна из той же компании погибает, и это тоже совпадение? Нет, найду я завтра время, похожу по тем, кто на пароме был. И домработницу бы найти не мешало, Азиз что-то крутит… посмотрю я завтра.
И когда наступило это завтра, начальство Кемаля не только не возражало против тщательного расследования, но настаивало на нем.
Потому что обнаружилась еще одна жертва.
7
«Господи, как же удачно все получилось, не верится просто! Как удачно!» – повторяла Филиз который день. Конечно, говорить об удаче, когда одна за другой погибли две подруги, как-то неприлично, но она ведь и не говорит, а думает, правильно? А мыслям не прикажешь.
Не могла она заставить себя переживать из-за смерти Лили, ну не могла – и все тут! Гюзель – другое дело, о таком конце и подумать страшно, а Лили… нет, разве она это не заслужила?!
«Как удачно, как удачно», – пело все внутри, вчера даже муж заметил ее оживление, посмотрел чуть ли не подозрительно. Надо быть осторожнее, но наедине с собой-то можно признаться: все сложилось как нельзя лучше.
Интересно, кто это звонил про браслет? Как она испугалась, как хотела то затаиться и молчать, то пойти к Джан без браслета, чтобы не угодить в ловушку, то скорее ехать в центр и продать его! Как хорошо, что она этого не сделала! Теперь-то уж никто ничего не докажет.
Просто гора с плеч. Две горы, нет – три. С долгами сына покончено, долг Лили отдавать не надо, проклятый браслет вернулся к хозяйке – красота! Как будто и не было всей этой нервотрепки последних недель, и можно жить, как прежде.
Гюзель, конечно, жалко, что и говорить. А Лили нет.
Вот не жалко ни капельки – и все. И нечего притворяться, как все они.
Хоть она и умерла, все равно у нее, Филиз, добрых воспоминаний о Лили не осталось. Это надо же было так ее подставить: сначала дать деньги, а потом, когда Филиз уже расслабилась и потратила часть из них, вдруг заявить, что у нее, мол, изменились обстоятельства и деньги придется вернуть в течение недели. И где заявить – на золотом дне! Когда вокруг столько ушей, жаждущих сплетен! Просто подлость – вот это что! Какие у нее могли быть обстоятельства, спрашивается? Никаких – просто захотелось еще раз увидеть, как Филиз будет унижаться и просить.