Золотой день

Господин Эмре присмотрелся, и ему показалось, что она не дышит. Он попытался разбудить ее, тряс, теребил; так и не поняв и не желая понять, что все уже кончено, вызвал личного врача, сказав ему, что Лили в глубоком обмороке. Врач примчался минут через пятнадцать, благо жил неподалеку, и констатировал смерть. Наступившую во сне несколько часов назад.

Это были факты.

Остальное можно было считать фантазиями и домыслами, потому что картина происшедшего была неясной. На прикроватной тумбочке стоял стакан с недопитой водой, и отпечатки пальцев на нем не принадлежали покойной. Вода была отправлена на экспертизу, вскрытие еще только предстояло сделать, домашний врач утверждал и предоставил свои записи как доказательство, что Лили ничем серьезным не болела и что сердце у нее было в порядке.

Судя по неподробному, но вполне достаточному отчету Айше о вчерашнем вечере, психика тоже была в норме. Ни депрессий, ни ярко выраженных, заметных дилетанту отклонений, ни подавленного настроения. На самоубийство не потянет, тем более что никакой записки не обнаружено.

Можно было надеяться на естественную скоропостижную смерть или несчастный случай, но Кемаль чувствовал, что со вчерашнего вечера у него было слишком много неоправдавшихся надежд и что, скорее всего, это будет еще одна из них.

Он не стал дожидаться результатов вскрытия и заключений экспертов и поехал домой.

С неприятным чувством, что едет не домой, а работать со свидетелем.

С добросовестной, старательной, умной свидетельницей, которую он сам ни за что не зачислит в подозреваемые. Это они с Айше уже проходили – на заре их знакомства. С тех пор у них не было друг от друга секретов, а кроме того, подозревать Айше в убийстве женщины, которую она впервые в жизни видела и с которой встретилась исключительно по настоянию его сестры, было совершенно нелепо. Он был уверен в этом почти так же, как в том, что это было убийство.

И никакие заключения никаких экспертов ему были не нужны.

4

Едва войдя в квартиру, он понял, что Айше все-таки заболела. Еще вчера, когда они вернулись, ее бил озноб, она жаловалась на холод, которого он не чувствовал, и на боль в горле.

– Да у тебя температура не меньше тридцати девяти, – сказал он, когда, помогая ей расстегнуть длинную молнию на спине, по установившейся между ними привычке прикоснулся губами к ее шее. – Прими какую-нибудь таблетку и ложись.

Потом он ужинал, а Айше, приняв аспирин и согревшись в теплой домашней кофте, почувствовала себя лучше и рассказывала ему о золотом дне; потом он уехал и вернулся, когда она спала, а утром они почти не виделись, да и голова у него была занята странной и несвоевременной смертью госпожи Темизель. К тому же Айше за время их совместной жизни ни разу ничем не болела, и он вовсе не был всерьез обеспокоен ее здоровьем.

Она больна – это было очевидно.

Глаза лихорадочно блестели, она куталась в ту же толстую длинную кофту, надетую поверх шерстяного свитера, от нее пахло ментолом и липовым чаем и еще чем-то лекарственным.

– Температуру мерила? – спросил Кемаль. – Пойду-ка я лекарства куплю, пока не разделся.

– Да я пила уже… – охрипшим голосом запротестовала Айше. – Ты мне лучше расскажи, что там случилось.

– Ну что ты могла пить, если я наизусть знаю, что у нас в аптечке лежит? Через десять минут все узнаешь, не волнуйся.

– Она правда умерла?

– Конечно, правда. Можешь роман начинать.

Вернувшись из аптеки с каким-то новомодным порошком в яркой коробочке, который надо было заливать горячей водой и пить, как сказал аптекарь, каждые шесть или восемь часов, он заставил Айше обосноваться в кабинете на диване, накрыл ее пледом, приготовил приятно пахнущий лимоном напиток из купленного лекарства, вручил ей обжигающую руки кружку и с чувством выполненного долга приступил к допросу.

Айше путалась и сбивалась.

То пересказывала, и, по-видимому, слово в слово, целые диалоги, то в ее изложении оказывался необъяснимый провал; то описывала малейшие нюансы – кто как сидел, кто на кого как посмотрел, то не могла вспомнить собственные перемещения по квартире.

Кемаль слушал ее, делал пометки на нарисованной в самом начале разговора схеме, которую предложила ему Айше.

Десять кружочков с именами, фамилиями, краткими данными о профессиональном и семейном статусе. Стрелочки, соединяющие их, с поясняющими надписями о связях и взаимоотношениях между ними. Красные стрелочки с пометками о напряженных диалогах, придирках, обидах и прочих нематериальных вещах, вроде какой-то ссоры Софии с Гюзель, о которой кто-то когда-то упомянул и которая то ли была, то ли нет. Звездочки возле имен тех, кто отравился месяц назад. Галочки возле тех, кому было плохо два месяца назад. Со схемой, конечно, было попроще, но…