Золотой дождь

— Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.

— У вас сохранилась его копия?

— Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у себя. Можете его сами спросить. Держу пари, что оригинал до сих пор у него хранится. — Я медленно поворачиваюсь и, наряду со всеми присутствующими, устремляю пристальный взгляд на Джека Андерхолла. Внимание юрисконсульта мгновенно переключается на внезапно развязавшиеся шнурки, и он начинает возиться с ними, делая вид, что не слышит, о чем идет речь.

Я перевожу взгляд на Лео Драммонда и впервые за все время вижу — адвокат совершенно сломлен. Его славный клиент, конечно же, умолчал и о подкупе Джеки Леманчик и о принуждении её к увольнению со службы.

— А что заставило вас обратиться к адвокату?

— Я не знала, что мне делать. Меня лишили работы. Не говоря уж о том, что меня, как женщину, постоянно притесняли, да ещё и сексуально домогались.

— Кто-либо из тех, кого мы знаем?

— Протестую, ваша честь! — заявляет Драммонд. — Возможно, это кого-то и развлечет, но к делу отношения не имеет.

— Пока протест отклонен, — говорит судья. — Посмотрим, куда заведет обвинение эта линия. Прошу вас, мисс Леманчик, отвечайте на вопрос.

Джеки делает глубокий вдох и говорит:

— В течение трех лет я была любовницей Эверетта Лафкина. До тех пор, пока я ни в чем ему не отказывала, мне повышали жалованье и я продвигалась вверх по служебной лестнице. Когда же мне все это осточертело и я ему впервые отказала, меня тут же низвели из старших инспекторов в простые. Жалованье урезали на двадцать процентов. И тогда Рассел Крокит, старший инспектор по рассмотрению заявлений, которого уволили в одно время со мной, решил, что пришел его черед позабавиться. Он прилип ко мне и начал угрожать, что если я не уступлю, то тут же вылечу с работы. Если же соглашусь, то он скоро добьется, чтобы меня вновь повысили в должности. Словом, или пан, или пропал.

— Скажите, они ведь оба женаты?

— Да, и у обоих есть дети. Но они и прежде клеились к девушкам из нашего отдела. Я могу вам десяток имен назвать. Но они не единственные наши боссы, которые распределяли должности в обмен на постель.

И вновь взгляды присутствующих обратились на Андерхолла и Олди.

Я ненадолго умолкаю, делая вид, что отыскиваю на столе нужную бумагу. Это один из взятых мной на вооружение приемов, который должен позволить присяжным глубже прочувствовать только что сказанное.

Я смотрю на Джеки, которая промокает уголки глаз салфеткой. Я замечаю, что глаза у неё уже красные. Присяжные сочувствуют ей всей душой, готовы, кажется, линчевать её обидчиков.

— Давайте вернемся к делу Блейков, — предлагаю я. — Вы ведь занимались им, верно?

— Да. Самое первое заявление миссис Блейк с просьбой об оплате страховки было передано мне. Следуя официальной инструкции, я направила ей письмо с отказом.

— Почему?

— Как почему? По первому разу мы всегда отвечали отказом на подобные заявления. В 1991 году, во всяком случае.

— На все заявления?

— Да. Нам было предписано сначала отказывать всем подряд, а потом принимать к повторному рассмотрению заявления с просьбой о выплате относительно небольших страховых сумм. В конечном итоге мы даже в отдельных случаях их оплачивали, тогда как выплаты по заявлениям на крупные суммы производили лишь тем клиентам, которые прибегали к услугам адвокатов.

— И когда были введены эти инструкции?

— С первого января 1991 года. Поначалу, как нам объяснили — в порядке эксперимента.

Джеки умолкает. Я киваю.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Согласно разработанной схеме, в течение всего календарного года нам было предложено отказывать в оплате всех страховых заявлений на сумму свыше тысячи долларов. Причем отказывать независимо от того, насколько обоснованным было поданное заявление. Да и более мелкие суммы зачастую не оплачивали, если нам удавалось найти какие-то придирки. Крупные же полисы оплачивались лишь в редких случаях. Только тогда, повторяю, когда страхователь прибегал к услугам адвоката и начинал всерьез угрожать иском.

— И как долго функционировала эта схема?

— Двенадцать месяцев. Эксперимент был введен на один год. Никто прежде в страховой отрасли ничего подобного не изобретал, и наша администрация была в полном восторге. А что — в течение года отказывай всем подряд, поднакопи деньжат, потрать какие-то крохи на выплаты по исковым заявлениям — и только и успевай подсчитывать барыши!

— И каковы были эти барыши?

— Миллионов сорок чистоганом.

— Откуда вы это знаете?

— Да эти недоноски в постели мать родную продадут. Чего я только не наслушалась. Про жен их, делишки грязные. Не думайте только, что мне это доставляло хоть какое-то удовольствие. Нет, я страдала. Надо мной просто измывались. — Глаза Джеки подозрительно блестят, а голос дрожит.

Я снова молчу, делая вид, что внимательно изучаю документы. Наконец спрашиваю:

— И как же проходило заявление миссис Блейк?